Одиночество вдвоем
Шрифт:
— Черт, не надо! — Плачу, пиная ногой мужика, что довольно смеется мне на ухо. Мужчина с битой вздыхает, с явным равнодушием разглядывая лицо Дилана:
— Ну и? Остыл? Я напоминаю тебе в который раз, кто здесь может говорить, чьи слова имеют вес и значимость.
О’Брайен плюется кровью в пол, поднимая на него глаза, и моё сердце сжимается. Этот парень не шутит. Он не из тех, кто слушает, его наглость не обуздать. И мужчина видит это, хорошо понимает, поэтому качает головой, ухмыляясь краем тонких губ:
— Если ты хочешь кого-то поставить на место, то лучший вариант, — навредить
Дилан уже испуганно смотрит на меня, хмуря брови, отчего глаза темнеют, но все попытки выдернуть руки не увенчаются успехом. Тот мужик, что стоял позади меня, молча отошел в сторону, уступив главному. Я смотрю в пол, уже не скрывая своей паники. Руки ровно висят вдоль тела, трясутся, а губы сжаты, прячут стучащие зубы. Мужчина медленно касается кончиком биты моего подбородка, давит, заставляя поднять голову, смотрит прямо в глаза, и мне приходится установить зрительный контакт.
Тогда сомнений не остается.
Он такой же, как отчим.
И мне придется терпеть.
Мужчина спокойно кивает в сторону двери, что ведет в коридор, я моргаю, вдруг прекратив трястись, словно это должно произойти, да, я воспринимаю это, как должное.
Терпеть.
Краем глаза вижу, как Дилан пытается бороться, но чем больше он старается, тем сильнее получает от чавкающего мужчины, который с удовольствием на лице поднимает ногу, повторяя удары. Сжимаю ладони в кулаки, не в силах смотреть на это, и отворачиваю голову, тихо шепча:
— Хватит бить, — мужчина наклоняет голову на бок, несильно ударив меня битой по спине, отчего корчусь, обнимая себя тонкими руками, и медленно шаркаю ногами в сторону двери.
— Нет, — О’Брайен начинает шептать, но я отчетливо слышу. – Нет, Кларк. Оставь её! — уже кричит, за что получает ногой в живот. Мужики прижимают его к полу, опускают, всё так же держа. Я не могу смотреть на него, не могу думать о том, что происходит в данный момент, в этой гребаной реальности, где мне приходится только молча терпеть все пытки и унижения.
Терпи, Эви.
Прислушиваюсь к тяжелым шагам за спиной, и прикрываю веки, ровно дыша через нос, глубоко и спокойно, восстанавливая биение сердца. И вновь прибегаю к тому, что помогало мне терпеть всё это на протяжении стольких лет.
Я отключаюсь. Отключаю эмоции, чувства, ни о чем не думаю, просто послушно выполняю то, что мне говорят. Воспитание отчима глубоко затронуло меня, и моя выдержка, то, что не убила себя — это не знак того, что я сильная. Нет, я вовсе не пытаюсь что-то изменить.
Толкаю дверь рукой, всё-таки бросая короткий взгляд через плечо на парня, который не сдается. Вот, кто на самом деле сильный, человек, способный бороться.
Мужчина давит битой мне на затылок, заставляя переступить порог, с моих губ слетает рваный вздох, когда дверь со скрипом закрывается, оставляя меня с мужчиной наедине, под тусклым светом мерцающих ламп.
Толчок.
Худое тело упирается своими костями в жирную тушу, что так яро врезается своими бедрами в бедра девочки, которая сжимает губы, закинув голову, и смотрит в потолок, сдерживая
Терпи.
…Моя голая спина прижата к бледной, покрытой пылью, стене, рыхлой, царапающей мою кожу при каждом сильном толчке, трясущиеся руки прижимаю к груди, смотря в противоположную стену, не на мужчину, который держит меня за бедра, грубо насаживая, входя в меня с хриплыми вздохами.
Глаза слезятся, так что сжимаю веки, закинув голову…
Терпи.
Он сжимает пальцами тонкое горло девочки, прерывая её способность получать кислород. Ребенок, не смотрит на него, вцепившись ручками в его ладонь, пытаясь разжать, но не кричит, не подает звука, не молит о прекращении, чего так желает отчим.
Терпи.
…Грубый толчок. Я не сдерживаюсь, простонав сжатыми губами от боли, вонзаю ногти себе в шею, раздирая кожу, ведь мужчина ускорился…
Терпи.
Девочка прикусывает губу, выгибаясь, сжимает веки, давя ладонями на лицо отчима, движения которого стали резче. Она держится, глотает воздух, но не выходит. Её губы открываются, а душераздирающий крик, полный ужаса и боли, разносится по темной комнате.
Терпи, Эви.
***
Горячо.
Его глаза горят.
Дилана прижали щекой к грязному полу, руки уже ноют, как и всё тело, от побоев, которые не прекращаются. Мужикам скучно. Они ругают своего главного за то, что самое «приятное» достается ему, поэтому они развлекают себя битьем О’Брайена. Тот тяжело дышит, сжимая мокрые веки, ведь он не может, не справляется. Ему не под силу помочь человеку, который так смотрел на него. С какой-то надеждой, никто, даже Дженни не бросала подобного взгляда в его сторону. И это убивает морально.
Дилан должен помочь, должен что-то предпринять, он просто должен…
Дверь скрипит.
О’Брайен распахивает веки, с болью в глазах пытается приподнять голову, на которую ногой давит чавкающий мужчина:
— Всё? — улыбается, давя на парня сильнее. — И как она сосет?
Главный мужчина застегивает ремень, шмыгая носом:
— В следующий раз проверишь, — ухмыляется, качая биту в руках.
– Ну, что, Дилан? — Останавливается возле парня, который не шевелится и не смотрит на него в ответ, будто потеряв свою наглость и силу. — Мы приедем в субботу. У тебя есть время найти деньги, — стучит битой по спине Дилана, которого сильнее прижали к полу двое других мужчин. — И не пытайся бежать, — кивает своим людям головой, которые отпускают руки парня. — Поверь, тебе негде прятаться, — идет в сторону двери, остальные последовали за ним. Дилан пытается приподняться на трясущихся руках, но чавкающий мужчина, напоследок, бьет его ногой в ребра, отчего парень вновь упал, кашляя.
Они покидают зал.
Дилан рвано дышит, через боль поднимая одну руку, чтобы схватиться за край стола, колени дрожат, но он поднимается, задерживая дыхание, сердце колотится, каждый удар отдается давлением в висках. Из носа течет кровь, разбитая губа ноет. Парень выпрямляется, стонет от боли, оборачиваясь. Смотрит в сторону двери, за которой тускло освещенный коридор. Опускает руки, терпит боль, направляясь в ту сторону, бросает взгляд назад, чтобы убедиться, что они уехали. Но это не дает надежду на безопасность.