Одна душа, много воплощений
Шрифт:
— И вы возражаете?
— Определенно возражаю!
— Почему?
— Он ей — не пара. Никто из них ей не пара. Он надолго не задержится.
Тут я начал видеть определенный шаблон.
— А как она относится к вам?
— Предполагаю, что любит.
— Только предполагаете?
Он ненадолго задумался, прежде чем ответить.
— Пусть это кажется смешным, но рядом с ней я чувствую себя неловко. Я не могу поддразнивать ее так же, как других своих детей. Когда я собираюсь ее обнять, я словно застываю.
— И все же вы любите ее.
— Господи, конечно!
— И вы ей говорили об
Он покачал головой.
— Мне кажется, что я никогда не смогу ей об этом сказать. Мы все время ссоримся. Она говорит, что я заедаю ее, но я пытаюсь лишь обеспечить ей безопасность.
Постоянный контроль над ней казался мне не лучшим способом выражения любви.
— А что вы скажете об ее других парнях? — спросил я.
— Они безнадежны.
— Как это?
— Мозгов у них нет: сплошной тестостерон да крутые тачки! А кто поумнее — те хлюпики. На самом деле, Фил — лучший из них. Он постоянно приходил к ней в больницу, тогда как другие ни разу не появились. Когда он последний раз приходил к ней, я сказал ему больше не появляться.
— Вы впервые это ему сказали?
— Лично — впервые. Но я говорил Элисон, чтобы она больше с ним не встречалась.
Я улыбнулся.
— Но она никогда вас не слушалась.
Он пожал плечами. Ответ был очевиден.
— Неужели вы думаете, что она не получает удовольствия от этих встреч. По крайней мере, если даже ей не становится лучше…
— Прекратите немедленно! — резко прервал он меня. Черт возьми, я сделаю все, чтобы ей стало лучше, даже если мне придется умереть вместо нее.
После двух сеансов, потребовавшихся на обсуждение истории Пола, мне захотелось глубже заглянуть в его отношения с Элисон. Что-то должно было объяснять его слишком покровительственное поведение, как в отношении нее, так и по отношению к самому себе. Возможно, ответ кроется в прошлой жизни. Поначалу он сопротивлялся, но, в конце концов, с благословения семьи, а также, потому что Элисон была так больна, он согласился. Из-за активности левого полушария мозга и его потребности все контролировать, мне потребовалось больше времени, чем обычно, чтобы погрузить его в гипноз. В конце концов, он достиг довольно глубокого уровня.
— 1918 год, — начал он. — Я в каком-то городе на севере Штатов, то ли в Ныо-Йорке, то ли в Бостоне. Мне двадцать три года. Я очень порядочный молодой человек. В своей карьере я пошел по стопам отца — стал банкиром. Я влюблен, страстно влюблен в девушку, которая мне — не пара. Она — певица и танцовщица, и потрясающая красавица. Иногда я после концертов я беседовал с ней, но никогда не раскрывал перед ней своих чувств. Я знаю, что она… — тут он сделал паузу, и я увидел на его лице застыло изумление. — Это моя дочь Элисон!
Некоторое время он сидел молча и что-то вспоминал. Затем произнес:
— Я поговорил с ней, сказал, что люблю ее и, как выяснилось, слава Богу, она меня тоже любит. Можете в это поверить? Она тоже любит меня! Я знаю, что мои родители этого не одобрят, но это не имеет значения. Не буду обращать на них внимания. Она для меня — всё!
Выражение его лица снова изменилось, став грустным.
— Она умерла, — прошептал он. — Умерла во время эпидемии, и с ее смертью умерли наши мечты. Я потерял всю радость, всю надежду. Больше такой любви у меня никогда
Я попросил его медленно продвигаться по той жизни дальше. Он увидел себя угрюмым и обозленным мужчиной лет сорока, который, сев мертвецки пьяным за руль, насмерть разбился на своей машине.
Я вернул его обратно, и мы обсудили связь той прошлой жизни с настоящей. Здесь выявились два шаблона. Один шаблон подразумевал магическое мышление: Если бы он в этой жизни сказал Элисон, что любит ее, то ей ничто бы не угрожало, и она не умерла бы, как это случилось тогда, в 1918 году. Второй шаблон служил кон- трафобическим механизмом, своего рода импульсом, заставляющим человека выйти из игры, когда человек думает, что он близок к провалу. В случае Пола это означало, что, сохраняя с Элисон эмоциональную дистанцию, он будет защищен от боли, печали и отчаяния, если, вдруг, ему будет суждено ее потерять. Поэтому он отступал от нее, ссорился с ней, постоянно критиковал и не давал общаться с молодыми людьми. Ее болезнь вызвала в нем ту же панику, какую он переживал почти сто лет назад. Выходя из моего кабинета, он сказал, что теперь знает, что, его противостояние собственному страху и открытое признание его любви станет важным компонентом лечения его дочери. Некая часть его понимала: связь ума и тела, о которой говорят иммунологи, действительно существует.
Страхи Пола уже слегка поутихли, поскольку ему уже приходилось терять Элисон в прошлой жизни и скорбеть по поводу ее смерти. Они оба умерли, и оба вернулись друг к другу в нынешней жизни. Его до сих пор пугала вероятность ее смерти, но теперь он позволил себе почувствовать свою любовь к ней. Теперь у него пропала потребность в самозащите, которая была в ущерб им обоим.
На первый свой импульс безусловной любви Пол отреагировал решением позвонить Филу и разрешить ему посещать Элисон когда угодно, где бы она ни находилась — в больнице или дома. Элисон была глубоко тронута, и Филу с трудом верилось в столь разительные перемены в отношении к нему. Чем глубже становились отношения молодых влюбленных, тем больше радовался за них Пол. Он понял, что для него гораздо важнее сделать Элисон счастливой, чем продолжать ее защищать.
Все наблюдали, как происходило нечто чудесное: благодаря крепнущей любви Фила и Элисон, а также умению Пола выражать любовь к дочери в своих действиях, иммунная система Элисон переключилась на усиленный режим работы, и Элисон стало лучше. Таким образом, в борьбе с раком любовь для Элисон стала крайне важным лекарством.
Через неделю Пол вернулся ко мне для прохождения второго сеанса регрессии. На сей раз он оказался женщиной, женой рыбака, жившей в девятнадцатом веке на побережье Новой Англии. Его жизнь снова была наполнена тревогой и страхом.
— В этот раз он не вернется.
— Кто не вернется?
— Мой муж. Он уходит в море иногда на несколько месяцев, и я уверена, что когда-нибудь он не вернется.
— Так он и раньше уходил в плавание?
— Да.
— И всегда возвращался?
– Да.
— Тогда почему он не вернется в этот раз?
— Потому что я чувствую, что его нет в живых, — произнес он, глотая воздух. — Мои подруги, такие же жены рыбаков, как и я, пытаются меня обнадежить, но, увы, напрасно. Места себе не нахожу от беспокойства.