Одна маленькая ошибка
Шрифт:
– С днем рождения, Фрей! – восклицает он и одним ловким движением подбрасывает на сковородке оладушек. Золотистый и хрустящий, тот переворачивается в воздухе и падает обратно на сковородку. Джек, довольный собой, кланяется, и я аплодирую.
Мы завтракаем вместе – в окружении шариков, набитых блестящим конфетти, букетов из полевых цветов, распиханных в вазы, и праздничных гирлянд из флажков. Но сквозь сладость кленового сиропа и пышных оладий я чувствую горечь вины: несмотря на все старания Джека, я скучаю по семье. Но после всего, что он сделал ради меня, было бы неправильно говорить об этом вслух, поэтому я ем, улыбаюсь
– Ну, что дальше?
– Торт хочу.
– А где же я тебе его возьму?
– Раз сегодня день рождения, значит, должен быть торт. Это первое и главное правило дней рождения. А еще бывают маффины, я видела.
– Маффины вызывают зависимость. Ты уверена, что хочешь свернуть на этот путь порока, Фрей?
– Они считаются стартовыми наркотиками, да?
– Именно! Выпечка вообще коварная вещь: идешь взять себе «хвороста» к чаю, глядь – а ты уже весь в «Черном лесу» [7] .
7
Торт с вишней и шоколадом.
Я смеюсь.
– Ладненько, – негромко добавляет Джек, – закрывай глаза.
Я послушно опускаю веки. Сквозь окна льется яркий солнечный свет, и вместо черноты перед глазами пламенеет алый цвет. Я слышу, как Джек возится у меня за спиной, открывает дверь шкафчика, достает что-то. Шуршит упаковочная бумага.
– А теперь открывай, – щекочет ухо мягкий, ласковый шепот, и я по голосу слышу, что друг улыбается.
Я открываю глаза: передо мной на столе коробка мятного цвета, перевязанная широкой бежевой лентой. Предвкушая сюрприз, развязываю шелковый бант. Внутри лежит зеленое кружевное платье. Дорогое. Невероятно красивое.
– Джек, какое потрясающее.
– Это тоже тебе, – говорит он, вытаскивая из-за спины еще одну подарочную коробку, на этот раз поменьше.
В ней шелковый пижамный комплект темно-зеленого цвета. Я уже несколько недель не носила женскую одежду, и уж тем более у меня никогда не было такой красивой пижамы.
– Это на замену испорченной.
Пижаму, которая была на мне в ночь похищения, я купила в супермаркете.
– Тебе правда не стоило так утруждаться.
Тут у Джека звонит телефон. Вытащив его из кармана, друг хмурится, разглядев номер на экране.
– Это тот банкир из Сент-Айвса. Нужно ему ответить. Я отойду, на крыльце сеть лучше ловит.
Джек уходит, а я принимаюсь убирать со стола. Если я затеваю оладьи, вся столешница заляпана маслом, в раковине полно мисок и ложек. А после готовки Джека не осталось никаких следов, кроме объедков и испачканной за завтраком посуды. Я складываю их в раковину и, обнаружив, что жидкость для мытья посуды закончилась, выхожу в коридор и заглядываю в кладовку.
Ковыряясь в ящиках и корзинах, я случайно задеваю локтем бутылку с моющим средством, и та падает за металлический стеллаж. Я со вздохом отодвигаю его, чтобы добраться до бутылки.
И тут замечаю кое-что.
Дверь. Она покрашена такой же молочно-белой краской, что и стены, – если бы я не сдвинула стеллаж, сроду бы ее не нашла. Это явно не вход в подвал, тот находится с другой стороны дома. А еще тут целых две внешних щеколды и замочная скважина под ручкой.
Мне отчего-то
Я нажимаю на ручку. Заперто.
Вернувшись в коридор, выглядываю в окно, но Джек по-прежнему занят разговором; не решаясь его беспокоить, я ищу маленькую серую ключницу, висящую на стене возле входной двери. У Ады точно такая же: Кэтрин подарила на Рождество. Забрав с крючков все ключи, я по очереди пробую открыть дверь, пока наконец один из ключей не подходит. Дверь распахивается, и меня встречает непроглядная тьма. Я щелкаю выключателем на стене кладовой, и подвал озаряется светом ламп. Осторожно спустившись по узкой лестнице, я обнаруживаю, что помещение разделено на две части. Та часть, в которой я не раз бывала, завалена старым байдарочным снаряжением, а вот эта переделана в спальню – здесь двуспальная кровать, тумбочка и комод. Я пробую открыть ящики, но они все заперты. Справа от кровати – еще одна дверь, а за ней – маленькая ванная с крохотной душевой кабиной, туалетом и раковиной. Я возвращаюсь к тумбочке и проверяю верхний ящичек. Тот легко открывается. Внутри ворох каких-то бумажек, карандаши и ручки, компакт-диск и старая «Нокия». Я с любопытством беру ее в руки, чтобы проверить, работает ли она до сих пор.
– Элоди?
Я вздрагиваю, «Нокия» вылетает у меня из руки на пол и укатывается под кровать.
На лестнице стоит Джек.
– Ты знал, что здесь есть еще одна спальня? – спрашиваю я.
– Конечно, знал.
– А почему я не знала про тайную комнату?
– А кто сказал, что она тайная?
– Она за стеллажом спрятана!
– Ну, видимо, так себе спрятана, раз ты ее нашла.
Он пытается сделать вид, что это абсолютно нормально, когда у тебя под домом есть потайная комната. Она будто сама собой разумеется, как окна или выключатели.
– Джек, почему я никогда не слышала про это место?
Джек как бы беззаботно потирает уголок рта большим пальцем. Как бы беззаботно сует руки в карманы. Как бы беззаботно спускается ко мне. «Как бы», потому что я не вижу в его движениях ни капли беззаботности. Ему явно неловко. Вот только почему?
– Джек?
– Мне не нравится эта комната. Пойдем отсюда.
– Почему?
Он отводит взгляд.
– Почему? – Я подхожу ближе и пытаюсь заглянуть ему в глаза. – Джек!..
Челюсть у него напряжена, губы сжаты. Ему не просто неловко. Ему откровенно паршиво. Я касаюсь его плеча, и Джек едва заметно вздрагивает. Его напряжение передается и мне, и я терпеливо жду, когда он сам заговорит, потому что подталкивать бесполезно.
– Здесь я жил, когда приезжал вместе с Джеффри. Когда мы были только вдвоем.
– На пасхальные выходные?
Джек кивает.
Мне всегда казалось довольно странным, что Джек и Джеффри ездят в «Глицинию» вдвоем, но мама утверждала, что на этом настаивала Кэтрин: дескать, важно дать им возможность побыть вместе и наладить отношения.
– Ладно… – продолжаю я мягко. – Но почему тебе приходилось спать здесь, когда наверху аж несколько свободных комнат? – В подтверждение своих слов я обвожу рукой стены без окон и скудную мебель, не идущую ни в какое сравнение с роскошными спальнями на жилых этажах.