Одна маленькая ошибка
Шрифт:
Неожиданно Джек совсем по-детски тушуется. Я утешающе беру его за руку.
– Я не просто спал здесь, Фрей. Я здесь жил.
– Но… почему?
– Это был не мой выбор. Как только мы приезжали сюда, отец отправлял меня в подвал.
– Быть такого не может. Вы же и в походы ходили, и на байдарках плавали, и барбекю на пляже жарили…
– Не ходили мы ни в какие походы, – качает головой Джек.
– Но я же видела фотографии. Из каждой поездки вы обязательно привозили фотографии, и я их видела собственными глазами.
Джек смеется, и от этого горького
– Ага, только все снимки делались за пару часов до нашего отъезда обратно в Кроссхэвен. Джеффри гонял меня позировать в каждом углу, как чертову модель для каталогов. Все фотографии, которые тебе показывали, снимались за один вечер. Он брал несколько комплектов одежды и заставлял меня переодеваться, чтобы все думали, что кадры сделаны в разные дни.
Я открываю рот, но не могу подобрать слов. Стоит представить, как подвижный золотоволосый мальчишка, с которым мы играли в догонялки на маленьком пляже, прозябает в подвале, и внутри разливаются гнев и горечь.
– Почему ты не рассказывал мне об этом? – мягко спрашиваю я.
– А кому захочется признаваться в том, что его до чертиков ненавидит собственный отец? – пожимает плечами Джек, и некоторое время мы молчим. Мне очень хочется сказать, что на самом деле Джеффри его по-своему любил, но мы оба понимаем, что это вряд ли так.
– А Кэтрин знала?
– Я ей сказал. Однажды. Она мне не поверила. Решила, что я специально все выдумываю, чтобы больше никуда не ездить с отцом.
– Серьезно? – спрашиваю я, с большим трудом сдерживая гнев.
– Она ушла в отрицание. Ей хотелось, чтобы Джеффри любил меня так же, как Чарли. – Голос у Джека дрожит, и от этого у меня сердце кровью обливается. – Папаша был умным человеком: после каждой поездки он начинал на людях вести себя со мной так же мило, как с Чарли. И продолжал некоторое время в таком духе. Он так умело изображал любовь, что даже я сам начинал забывать про подвал. Так что маму нельзя укорять за то, что она верила ему, а не мне: он и впрямь был отличным актером.
Я неоднократно слышала, как Джек сравнивал наши семейные отношения со своими, но теперь мне кажется, что он делал это ради собственного успокоения, ведь ему явно приходилось в тысячу раз хуже.
– Сочувствую. – Я крепко обнимаю его. Так себе утешение, но другого у меня нет.
– Ладно, – откликается Джек, – пойдем отсюда.
Он берет меня за руку и увлекает вверх по узкой лестнице. И уже на самой верхней ступени я озвучиваю мысль, не дающую мне покоя:
– Как ты думаешь, почему Джеффри тебя не любил?
Я уже пробовала расспросить его об этом раньше, и всякий раз лицо Джека каменело. Он и теперь цепенеет, но потом поворачивается и говорит:
– Кто знает, что все эти годы творилось в папашиных поехавших мозгах, прежде чем он раскрасил ими стены в кабинете? – Джек пожимает плечами. – Как будто психам нужна причина.
Он не лжет, но явно чего-то недоговаривает. Подозреваю, что Джек все-таки знает, в чем причина, или как минимум догадывается. Но я не настаиваю. Сегодня не тот день.
Глава
Девятнадцатый день после исчезновения
Элоди Фрей
Мы с Джеком впервые поцеловались в тот день, когда я в последний раз видела Джеффри Вествуда живым.
Я была у Джека в гостях, и мы сидели на подоконнике его спальни, свесив ноги и глядя на сад, раскинувшийся двумя этажами ниже. Вечерело, в небе уже появились звезды, а в воздухе пахло костром.
Кэтрин и Чарли отправились в Таунтон навестить тетю Джека. А Джеффри заперся у себя в кабинете, в самой глубине дома, и чах там над электронной почтой. Так что нас никто не беспокоил. Настроение у Джека было так себе – вероятнее всего, из-за разбитой нижней губы, которая была совершенно целой не далее как сегодня утром, когда он провожал меня в школу.
– Тебе надо поговорить с Кэтрин. Если она узнает…
– Я пытался. Она мне не верит. Не хочет верить.
– А синяки?
– Списала на очередную драку в колледже.
– Не может же она быть настолько наивной?
– Может, когда захочет.
Некоторое время мы молчали.
– Джеффри – не такой уж хороший человек, – просто сказал Джек.
– А я и не считаю его хорошим.
Снова повисла тишина. Я пододвинулась чуть ближе, и наши плечи соприкоснулись – мое, голое, и его – в кожаной куртке, которую я купила ему на день рождения в благотворительном магазине, торгующем подержанными вещами. Мы смотрели на небо. Звезд было очень много, и мне очень хотелось сказать что-нибудь умное про созвездия или что-нибудь философское про жизнь и Вселенную, про то, что время летит быстро и что лет через пять, когда Джек съедет и устроится на работу, все происходящее сейчас забудется. И начнет казаться таким же далеким, как звезды у нас над головой. Но я не успела, потому что Джек тихонько шепнул:
– Не знаю, может, и я не такой уж хороший.
– Зачем ты так говоришь? – нахмурилась я, и он пожал плечами.
– Знаешь поговорку: яблочко от яблоньки недалеко падает.
– Ты гораздо больше похож на мать. Все это отмечают.
– Такой же слабак.
– Джек…
– Я ни за что не стану заводить детей, Эл. Не желаю, чтобы мой ребенок разочаровался во мне, как я разочаровался в собственном отце. Я этого не вынесу.
– Ты не можешь быть плохим, если все, что ты делаешь, наполнено любовью. – Я взяла его за руку. – Вот в чем разница между тобой и Джеффри.
Мне было пятнадцать. Я была юна и отчаянно влюблена в Джека Вествуда – горячей беззаветной любовью, способной сжечь дотла все остальное.
Мне нравились его злость и амбициозность.
Мне нравился его потрепанный альбом, полный зарисовок самых разных мест, где мы будем жить, когда уедем из Кроссхэвена: роскошные апартаменты в Лондоне, коттедж с тростниковой крышей, сельский домик возле озера…
Мне нравилось, как он ловко крутит в пальцах перочинный ножик, с той же легкостью, как карандаш для набросков.