Одна маленькая ошибка
Шрифт:
Убрав руку от моего лица, Джек принимается разбирать следующий пакет.
– Тебе помочь?
Он качает головой.
Я открываю бутылку пива, и с каждым глотком чувство стыда отступает. Совсем чуть-чуть. А вот чувство легкой досады отступать не собирается. Конечно, Джек воспринимает меня как сестру. Я ведь воспринимаю его как брата, вот и он относится ко мне так же. Но затем, подняв взгляд, я замечаю, как Джек с жадностью следит, как мои губы обхватывают горлышко бутылки. Покраснев, он тут же отворачивается. Я улыбаюсь. И после этого досада рассеивается, как дым.
Джек готовит для нас ужин: курица в сливочном соусе с овощами. Никогда еще я так не радовалась
– Вкусно, да? – смеется Джек.
– Ты просто бог.
– Ой, как будто я не знаю!
Я закатываю глаза:
– Все-таки между уверенностью и самоуверенностью есть небольшая грань.
– И я умело балансирую прямо на ней.
Я усмехаюсь и тянусь за бутылкой лимонада.
– Ты бы лучше рассказал мне, где пропадал все это время. Ты ведь собирался приехать несколько дней назад.
– Банкир из Сент-Айвса перенес встречу. Пришлось отложить поездку. Было бы странно, если бы я поехал в Корнуолл просто так, за несколько дней до назначенного времени.
– И когда у вас встреча?
– Уже состоялась.
– В самом деле?
Джек улыбается.
– Так что я могу задержаться здесь на некоторое время.
– Отлично.
А затем Джек внезапно серьезнеет, и по моей спине ползет неприятный холодок.
– Что случилось?
– Похоже, нам придется подождать еще немного. Твои родители отказываются проводить пресс-конференцию. Лучше повременить, пока они дозреют. Пресс-конференция привлечет как раз столько внимания, сколько нам нужно, чтобы затея принесла плоды.
– Но…
– Все прочие пропавшие девушки провели в плену несколько лет, прежде чем смогли вырваться.
– Несколько лет? – в ужасе переспрашиваю я. – Нет уж. Ни за что.
– Я и не прошу тебя пропадать на несколько лет. Просто подожди еще пару недель. Иначе зачем было суетиться, если мы так и не добьемся нужного результата?
Уже не в первый раз Джек просит меня побыть в коттедже подольше. Мне хочется вернуться домой, но он прав.
– А ты можешь убедить их в необходимости пресс-конференции? Серьезно, Джек. Я хочу побыстрее вернуться в Кроссхэвен.
Он кивает. Некоторое время мы молчим, а затем я задаю единственный по-настоящему волнующий меня вопрос, хоть и не уверена, что хочу услышать ответ:
– Как там мои родители?
– Все нормально.
– Нормально? – хмурюсь я.
– Ага, у них все в порядке.
Я так и не поняла, правду он говорит или врет ради моего спокойствия, и не могу сказать, какой из двух вариантов предпочтительнее. Ну то есть я рада, что у них все в порядке. Безусловно. Но от этого ничуть не легче. Я все-таки их младшая дочь, я пропала без вести, а у них «все в порядке».
– Ты чего? – спрашивает Джек.
– Ничего, просто… – начинаю я и умолкаю, не зная, что сказать. Джек вряд ли поймет, отчего мне хочется, чтобы у моей семьи все стало не в порядке. Хотя бы чуть-чуть.
Глава двадцать первая
Восемнадцатый день после исчезновения
Адалин Арчер
Сегодня день твоего рождения. Я, кстати, приезжала в больницу в тот день, когда ты появилась на свет, ты в курсе? Папа забрал меня от бабушки и привез знакомиться с тобой. И я вбежала в палату, вся такая радостная, потому что мне несколько недель твердили, что младшая сестренка принесет мне подарок. И я отказывалась брать тебя на руки до тех пор, пока не получила этот самый подарок, набор из серии «Сильваниан фэмилис» [6] ,
6
Линейка игрушек японской компании «Эпок».
Тебе было всего семь часов, когда мама положила тебя – розовую и орущую – мне на руки. Ты была такая маленькая. Я провела пальцем по твоей мягкой щечке, и ты перестала плакать и начала издавать довольные булькающие звуки. Это мое самое первое по-настоящему яркое воспоминание из детства. Как будто и моя жизнь началась в тот день, когда родилась ты.
Пока мы ехали домой, я все думала о тебе. Не успели мы переступить порог, а я уже решила, что переименую Кимберли в Элоди. Я каждую ночи брала игрушку в постель и засыпала, поглаживая шелковистые ушки, напоминавшие мне твою мягкую щечку.
А я ведь никогда не рассказывала тебе об этом, да? Интересно, почему. Но было бы странно рассказывать что-нибудь такое за воскресным обедом у мамы с папой, согласись? Кто рассказывает душещипательные истории, набив рот картошкой? Все время кажется, что подходящее время наступит когда-нибудь потом.
Очередной вечер, очередное письмо, очередная семейная вечеринка, очередная передышка в тишине на кухне.
Как бы то ни было, гораздо легче записывать мысли сейчас, не зная наверняка, прочитаешь ли ты когда-нибудь эти строчки, чем говорить начистоту прямо в лицо. Я начинаю понимать, почему ты так любишь писать. Действительно, ощущаешь некое облегчение, выпуская из головы бурлящие эмоции, перекладывая их в другое место. Когда пишешь, можно говорить все, что хочется, и так, как хочется, и никто тебя не осудит. Можно записать все самые мрачные мысли прямо на листе, а потом сжечь его, и никто ничего не узнает. Никогда раньше не ощущала такой свободы.
Я сегодня навещала родителей и опять поехала мимо твоего дома. Под полицейской ленточкой виднелись десятки букетов и открыток – может, от друзей и близких или от прохожих, не знаю, но мне вспомнились фонарные столбы возле автотрасс, завешанные венками и свечками в память об очередном разбившемся водителе. Я даже остановилась, чтобы отогнать наваждение. Десятки людей, выпускавших тогда с нами фонарики в парке, выложили видео с мероприятия, еще больше народу засняло, как папа вместе с полицейскими под прикрытием гонятся за подозреваемым. Твоя пропажа привлекает все больше внимания. И это хорошо. Значит, мы все ближе к тому, чтобы тебя найти… но найти какой? В каком состоянии? От всех этих букетов возникает ощущение, что ты умерла, Элоди. Ты умерла?
У родителей дома цветов и открыток обнаруживается еще больше. Мама сложила все конверты на кофейном столике. Я потянулась взять один, но она тут же выхватила его у меня из рук, едва не разлив чай.
– Это не тебе, Ада, – укоризненно сказала она. – Это для Элоди. Она непременно захочет прочитать письма, когда вернется из своего отпуска.
Папа молча встал с дивана и вышел из комнаты, так и не сделав ни глотка чая. Мама даже не вздрогнула, когда он захлопнул за собой дверь чуть громче, чем следовало бы.