Одна жизнь — два мира
Шрифт:
— Нина Ивановна, такого преподавателя, как вы, у наших детей не будет. Как же они теперь учиться будут? Ведь замены вам не прислали. О чем думает Москва?
Учительница Зоя Алексеевна, остающаяся одна на всю школу, жаловалась:
— Что я без вас буду делать? Как я выполню школьную программу? Математику, физику, химию я не могу преподавать, я только преподаватель русского языка и литературы.
Она говорила искренне. Учебный год только начинался, и я знала, что на знаниях детей это отразится плачевно. Но я также знала, что изменить никто ничего не сможет. Народ мы государственный логике и здравому смыслу, в наших головах не должно быть места, если
Надо сказать, что занятия в школе в это время шли уже полным ходом, поэтому наш отзыв ошеломил всех. И у всех появилась полная уверенность, что без доноса здесь не обошлось. Один из наших друзей, который по долгу службы должен был знать все про всех, определенно сказал:
— Я знаю кто, да и вы, наверное, догадываетесь, чьих рук это дело.
Я пропадала целый день в школе, стараясь помочь остающейся одной и окончательно растерявшейся учительнице подготовить на несколько месяцев вперед школьные задания по математике, по физике, по химии, по алгебре и даже тригонометрии, так как учеников было не так много, но по возрасту они были с первого по десятый класс. И Зоя Алексеевна говорила, что по всем этим предметам, кроме русского, она чувствует себя «как в дремучем лесу».
Кирилл сдает дела
Посол был искренне потрясен:
— Почему и зачем вас отзывают? Ведь вы так здорово наладили работу, — сокрушался он.
Он даже пытался что-то сделать.
Многие ответственные работники посольства были также немало удивлены:
— Вы, Кирилл Михайлович, были единственным работником Наркомата внешней торговли, сделавшим очень многое за такое короткое время. Мы уверены, что вас вызывают не зря. Вы получите повышение, и вас назначат в другую страну.
Иностранцы же судили по-своему:
— Странные порядки в советском посольстве. Такого популярного работника среди иностранцев, как вы, привыкшего к здешним условиям, освоившего язык, привлекшего симпатии иностранцев к посольству, и вдруг вызывают. Вы уедете, и вся работа заглохнет.
— Что вы говорите? Приедет другой, и все будет по-прежнему, — успокаивал их Кирилл.
— Не скромничайте, нам со стороны виднее. Советское посольство должно гордиться таким работником, как вы.
По существу, все качества, которые иностранцы ставили в заслугу мужу, заставляли Москву отозвать его из Мексики. Популярность — вот что было самым страшнымдля советского правительства.
Кирилл в это время был занят сдачей и оформлением своих дел, что было очень важно. Муж сдавал дела советнику посольства тов. Малкову, помня предупреждение бывшего первого секретаря посольства Черкасова: «Вы остерегайтесь этого проходимца».
Кирилл настаивал на очень тщательной проверке всех финансовых, денежных и материальных документов. Кирилл также обратился с просьбой к послу создать комиссию по приему его дел, чтобы совершенно никаких подлогов не могло быть после нашего отъезда. Посол просьбу Кирилла поддержал и даже считал, по некоторым соображениям, что это необходимо.
После проверки и утверждения всех документов Кирилл отослал один экземпляр в НКВТ Микояну, второй передал послу и официально заверенные копии оставил себе.
Мучительные раздумья
Мы мучительно решали вопрос: что делать?
Война кончилась. Мы знали, что для таких специалистов, как мы, на нашей родине работы непочатыйкрай, захлебнуться
Ну, сошлют нас, думала я, в лучшем случаекуда-либо в Сибирь, Казахстан, на Дальний Восток на предприятия цветной металлургии, как специалистов. Я там уже повсюду побывала и встречала там крупных ссыльных специалистов из «группы Рамзина», с которыми даже подружилась, и меня это не пугало, а вот за Кирилла мне было страшно, я боялась, что он не выдержит. Он был слабееменя, и я также знала, что нас разлучат, а это означало конец нашей семьи.И вряд ли когда-нибудь мы могли бы встретиться вновь. И это было бы в лучшем случае,а ведь могло бы быть и хуже…
Но самое страшное было — как же дети?Что будет с ними? Их отправят в детские лагеря, созданные специально для детей репрессированных родителей, а что это такое, я уже знала очень хорошо. Это вовсе не были те детские дома, куда собирали всех беспризорных детей после революции, в которых работала моя мать и в которых были даже учителя немецкого языка.
Наши детипопали бы в те лагеря, которые специальнобыли созданы для детей, родители которых как «враги народа» были сосланы или расстреляны.
И это клеймоосталось бы на нихна всю жизнь. Об этих лагеряхвспоминала я с ужасом.
Перед моим воображением, прошла длинная вереница детских лиц, у которых отняли их родителей, а они исчезли в каких-то «специальных детских домах», по существу бывших детскими тюремными лагерями. Сколько горечи и скорбной обреченности я читала на их не по-детски старческих лицах!
Когда я ходила по всем учреждениям, в надежде что-либо узнать о своем отце, я встречала детей 10–12 лет,которые также искали своих уже не существующихродителей, сидя со мной, вспоминали своих пап и мам и с болью и недетской тоской в глазах спрашивали: где они?И так же как и я, ждали и надеялисьполучить ответ, что где-то они живы,когда их уже давно не было в живых.
Почему, зачем в нашей любимой, прекрасной стране должно происходить такое? Что заставляет людей делать такой тяжелый, страшный выбор?
Детей мы не беспокоили, мы знали, что для них это тяжелая травма.
Мы сами проводили бессонные ночи, мучительно решая вопрос: Как быть?!! Что делать?!!
Ведь, помимо нашей судьбы, от нас еще зависела судьба оставшихся тамродных и близких нам людей. Надо вернуться, решали мы. И сразу вставал вопрос: