Однажды в Манчинге

Четыре утра — час волка, когда ночь сдает стражу дню.

Шустрая гаичка выпила каплю дождя, сверкающую в чаше из желто-бурого листа; чем-то встревоженная, прислушалась. Но лес молчал, лишь звонкоголосый птичий гам нарушал тишину. Успокоенная, пичужка пробежала по тоненькой веточке и повисла, раскачиваясь вниз головой. Мир перевернулся. Ковер из вересковых холмов накрыл лазурное небо в легкой шерстке облаков, а прямо перед ней невесть откуда появилась волчья морда. Лобастая, блестящая. Черная — такого же цвета, как шапочка на головке у гаички. Волк этот казался гораздо крупнее обычного

зверя, да ещё глаза у него были человечьи. Темные, серо-стальные, недобрые глаза. Пичужка оцепенела в ожидании немедленной смерти, однако зверь ничего не сделал, даже не зарычал, лишь протяжно втянул носом влажный утренний воздух и медленно выдохнул.

Гаичка торопливо порскнула в чащу, а волк порысил дальше, через розово-лиловое море цветов, пропав так же бесшумно, как появился. Лишь роса опадала по его следам, да бирюзовые бабочки в шоколадных прожилках и оранжевых крапинках взлетали там, где он проходил, трепетали в чистом небе, а затем присаживались обратно.

Зверь миновал пустошь, пролесок, сделал широкую петлю, обходя человеческое поселение, сморщил нос, пересекая лимонно-желтое поле…

Когда к аромату цветов, прелых листьев и тяжести людского духа стал примешиваться острый запах гари, волк припустил что есть мочи не разбирая дороги, через бурелом, молодой березняк и заросли ракиты. В один невероятно длинный прыжок одолел синюю ленту реки, добежал до свежего пожарища и замер на миг. Обошел то, что не так давно было домом, поскреб землю на пригорке, наклонив голову, прислушался к чему-то, заскулил, а затем сверкнул желтизной очей, взвыл так отчаянно и жутко, что у живущих поблизости волосы поднялись дыбом. Люди бросились прикрывать ставни и затворять двери, приговаривая:

— Берегитесь! Волк пришел. Волк!..

Брат выбрал красивое место для дома — на склоне холма в излучине реки… Фиолетово-черный узел боли и смерти висел теперь над пепелищем, да хрипло каркали вороны, слетаясь со всех сторон в поисках поживы. Даже кости двух существ прогорели в золу. Ни следа от Мэрвина и от галатки, непонятно кем ему приходившейся. Не вернуть из мира теней ушедшие души, не спасти, не обнять…

Было трое братьев, осталось двое. Его небольшая семья сократилась на треть, а Мидир даже не мог сейчас скорбеть — не было времени, не имел права.

Он вновь втянул тягучую влагу земли, прелую стынь болота и запахи людей. Медлить нельзя: к бывшему дому брата спешили охотники, только не за ланью или кабаном. Странно, что не взяли собак. Эх, приветить бы как следует, только…

Только тот, слабый родной запах не оборвался. Кто-то сидел возле пепелища, долго сидел, а потом побрел к селению. Именно побрел: так устало петлял след. Мидир поспешил туда же. Скоротав путь волком, он вернул себе облик ши у околицы, лишь уменьшил рост. Оправил черный плащ и короткий кинжал, развязал кожаный ремешок, распуская заплетенную для боя косу. Выделяться он будет все равно: высокий, черноволосый, среброглазый — ши красивы, как немногие из людей — только вопросов вызовет меньше. Можно было бы обернуться птицей, но птица не почует след.

В облике ши Мидир чуял хуже, чем в зверином, однако родную кровь ощущал явственно. Особенно когда она пролилась!

В несколько шагов добежал до околицы, где разошедшиеся подлетки пинали лежащего. Отшвырнул драчунов в стороны, опустился на колени и приложил ладони

к голове избитого мальчишки, вливая силу и возвращая его к жизни.

Белые, когда-то пушистые волосы, чистое лицо с прямым носом и правильными чертами было похоже и не похоже на лицо старшего брата.

Тут веки открылись — и в светло-серых глазах плеснулось волнение, неверие, а затем такое счастье, что у Мидира сжалось сердце.

— О… тец? — еле выговорил мальчишка.

Узнавание тут же сменилось яростью, а затем болью утраты. Глаза его закатились. Мидир сдернул плащ и обернул им ребенка. Кончики острых ушей торчали из светлых прядей, испачканных кровью.

— Ублюдок! Демон! Он не наш и не ваш тоже! Отдай его нам! — раздались несмелые, но дерзкие голоса.

Волчий король поднял голову в медленном, страшном движении, зарычал, показывая вытянувшиеся в оскале звериные зубы. Сверкнул желтизной глаз, и подлетков как ветром сдуло. Догонять и рвать за то, что подняли руку на родную кровь, Мидиру хотелось сильно. Но, как и многие свои желания, он отложил это на потом.

— Ты не он! — прохрипел пришедший в себя мальчишка. — Почему ты не он?!

Он самостоятельно, хоть и на дрожащих ногах, поднялся, отбросив поддерживающую его руку. Поднял упавший плащ, встряхнул его, аккуратно сложил — чуть ли не по складочкам — и протянул опешившему Мидиру. Поглядывал малец зло, и это было хорошо. Как злость, так и то, что он был ещё жив. Эту невероятную удачу, пойманную за хвост, Мидир отпускать не собирался, еле сдержав желание вновь схватить за кисть.

Неожиданно обретенный родич поправил старенькую одежду, кое-где аккуратно зашитую, кое-где свежепорванную, и произнес холодно-вежливо:

— Благодарю за помощь, но я бы справился и сам. От пары синяков еще никто не умирал. А отец говорил: не отвечай ударом на удар.

Мидир еле сдержался от цитирования прямо противоположных заповедей Благого Слова, слово в слово повторяющих проповеди друидов, но спорить не стал.

— Боюсь спрашивать, кто вы, — продолжил мальчишка, — но, видимо, должен.

— Знаешь, что ши не врут?

— Наслышан немного, — попытался он усмехнуться, но разбитые губы слушались плохо. — Врать не врете, только изворачиваться больно ловки. Так кто ты?

— Мидир, владыка Благих земель Нижнего Мира, король Дома Волка. Мэрвин, твой отец, был моим старшим братом. Как зовут тебя?

— Джа-а-аред, — без особой радости обронил тот. Наверняка и вовсе бы не сказал, только оскорблять спросившего не жаждал.

— А Самхейнов на твоем веку сколько миновало?

— Немного осталось до шестнадцати.

— Немного — это сколько? — Мидир не удержал ползущую вверх бровь: по всем приметам, полуволчонок был совсем мал.

— Пять зим, — вызывающе задрал тот подбородок и прищурился: — Разве это много для ши?

Копыта коней вздымали пыль на дорогах: охотники спешили по душу его племянника, пока тот ловко жонглировал словами. И ведь если «да» не скажет, не увести его в Благие земли. Закон един на все миры: ши обладают магией, а люди — правом не дать ею воспользоваться.

— Я ведь могу прямо сейчас увести тебя в Нижний мир, — произнес волчий король, понадеявшись на земные заблуждения.

— Нет, нет и нет! Да с чего вы взяли, что я уйду с вами? — дернул плечом мальчишка, порушив все надежды волчьего короля, однако тут же поправился: — То есть, простите, не вижу надобности покидать землю моих родителей. Что?