Одного поля ягоды
Шрифт:
Единственным человеком в доме, который понимал, как утомительно находиться среди маглов, была Гермиона, но вместо того, чтобы слушать его жалобы, она уехала исследовать поместье и деревню сама по себе. Она могла пользоваться магией, поэтому ей было нетрудно найти иные занятия, чем лазить по ящикам и шкафам Риддлов в поисках чего-то интересного — а поскольку Согревающие и Сушащие чары были лишь в одном взмахе палочки, ей не доставляло проблем подвергать себя морозу улицы.
— Гермиона — моя подруга… — начал Том, но остановил себя.
Это было неточно: Гермиона не была его подругой.
Она была чем-то бoльшим, больше, чем он мог облечь в простые слова. Годами ему никогда не требовались слова, чтобы описать
— Она моя… — сказал Том. — Моя.
Он не обратил внимания на понимающий взгляд горничной.
— Кто такая Сесилия? — быстро спросил он, сменив тему. — Мой отец не любит, чтобы у него убирались? Почему?
— Ой, мисс Сесилия никто — не обращайте внимания, — сказала горничная. — Последнее, что я слышала, что она вышла замуж за дельца в Шеффилде, и Риддлы не хотели о ней слышать — ну, не от таких, как мы. А что насчёт Вашего папки, кухарка — что знала его с детства — сказала, что он чуднoй. Это случилось до моего времени-с, но я слышала, что он так никогда и стал таким, как до Лондона. Но не мне об этом говорить-с, Ваша бабушка вмиг рассчитается со мной, если узнает, что я рассказываю о нём истории.
Бекки смахнула пыль с каминной полки, свернула электрический провод пылесоса и начала складывать всё в тележку. Она проделала маленький реверанс и направилась в комнату Гермионы, которая была лишь через коридор от его.
Том закрыл дверь своей комнаты и навалился на неё.
Они думали, что его отец был странным.
Когда он был маленьким мальчиком в приюте Вула, остальные дети и настоятельница думали, что он странный, хоть и не по какой-то видимой причине. (Том знал, что он был умнее всех остальных в сиротском приюте, включая взрослых, и они это тоже знали, но они не говорили об этом, потому что это было равносильно признанию, что они все были глупыми.) Вместо этого они его называли «смешной мальчик» — фразой, которая не имела никакого отношения к его чувству юмора. Её никогда не использовали в его присутствии, но он слышал, как они тихо это обсуждали во время дней усыновления, когда молодые пары и домохозяйки с острыми чертами лица заходили, чтобы купить идеального ребёнка для своих бытовых нужд.
Они его не волновали, он всё это время знал, что отличался от других, и Гермиона с профессором Дамблдором подтвердили это.
Тем утром за завтраком, в первый и последний раз, когда он видел отца лицом к лицу, Том не заметил никаких признаков того, что этот мужчина был другим — не в хорошем смысле другим, который во внутреннем словаре Тома был менее вызывающей версией Особенного, когда он хотел объяснить этот термин публично, чтобы обучить невежд. Том смирился с тем, что Риддлы были обычными маглами до мозга костей, что было разочарованием… Но в то же время это делало его собственные волшебные способности уникальными, ведь всё остальное пришло от кого-то ещё — его имя, его внешность, даже выражение холодного презрения, которое он использовал, когда кто-то из его соседей по спальне задавал ему особенно бессмысленный вопрос, — он видел его на портрете, написанном на холсте маслом, висевшем в одном из коридоров.
Чем больше он узнавал о своём отце, тем больше не сходились концы, как бы Том ни старался сложить два и два. Ему говорили — ему показалось, — что его отец был лишь ещё одним маглом, таким же обыденным, как его магловские
Богатство было ничем: другие вещи в жизни заботили Тома гораздо больше, чем простые деньги. Одной из них была магия. Она была одной из величайших загадок его сиротской жизни. Теперь, когда он оставил позади эту неприятную эпоху, она становилась его величайшей тайной.
Что, если у его отца тоже была тайна? То, как все в доме говорили о нём, как говорили вокруг него, казалось, подразумевало, что что-то было не так с историей отца Тома, тайно обвенчавшегося с деревенской девушкой. Отбросил ли он другую, более подходящую перспективу с этой мисс Сесилией, чтобы жениться на матери Тома? Зачем он это сделал, ведь всё, что Том до сих пор видел в Риддлах, это как они выставляли напоказ своё превосходство имени и богатства?
Том не знал, что они прячут. Это должно было быть больше, чем просто неблагополучная партия или неудавшийся роман. Существовали и другие вещи, о которых он не знал.
Первой мыслью отца о Томе было узнавание.
Второй был страх.
Почему?
Том решил найти объяснение до конца рождественских каникул.
У него всё равно не было занятий получше.
У Тома не заняло много времени решить, что компания слуг была предпочтительнее членов его семьи.
Горничные раздражали, но родственники ещё больше. Дедушка и бабушка, как они попросили его называть их, — хотя в своей голове он называл их «чванливым Томасом» и «Мэри-в-бочке-затычкой», — не соблюдали формальностей, как слуги, которые не позволяли себе выходить за рамки вежливости. Они понимали правило «говорите, когда с вами разговаривают», и поэтому они были полезнее для Тома, ведь он мог задавать вопросы, а не наоборот.
Мэри Риддл, в свою очередь, была противоположностью: она пользовалась своей фамильярностью и возрастом как поводом подвергнуть его перекрёстному допросу, отшучиваясь от его холодной сдержанности и ласково хлопая его по руке, чтобы любезно предложить побаловать свою любящую бабулю, которой недолго осталось… А это означало, что он должен проводить с ней как можно больше времени, столько, сколько вообще было возможно. У Тома не было опыта общения с бабушками, но, судя по жалобам своих соседей по спальне, когда они возвращались со школьных каникул, было вполне обычным делать из вины инструмент, который старые ведьмы превращали в оружие против своих внуков. Том был встревожен, обнаружив, что это умели использовать не только ведьмы, но это было универсальным для всех женщин.
(По крайней мере, Мэри Риддл хватало достоинства, чтобы не щипать его за щёки и не взъерошивать его волосы при любом удобном случае.)
Так что Том выбрал слуг. Это было меньшим из двух зол.
Слуги оказались действительно полезными: они знали расписания и привычки Риддлов, и когда Том выучил их сам, ему стало проще избегать своих бабушку и дедушку.
Мистер Риддл, например, проводил бoльшую часть времени в кабинете, посылая запросы управляющему имением, мужчине, который жил в Грейт-Хэнглтоне и торговался по договорам аренды с местными фермерами и частными предпринимателями. Остальными из его частых контактов были его управляющий денежными средствами, распорядитель, семейный поверенный и разные видные деятели прихода, которые ходатайствовали о поручительстве Риддлов в детском хоре или о новом указании из-за протекающей крыши ратуши. По вечерам мистер Риддл запирался в своей мастерской, где он собирал, красил и оснащал модели кораблей — самый унылый способ провести время, о котором Том когда-либо слышал.