Одного поля ягоды
Шрифт:
Поэтому он убирал палочку в публичных местах и научился не держать её в руке, когда просматривал мысли товарищей. Если они тревожились, он часто замечал, что они думали о нём, и, хотя было приятно получить такое признание, это не давало ему никакой информации, которую он ещё не знал.
«Магии не нужны палочки», — подумал Том про себя, опираясь на свои недавно изученные методы окклюменции. Он очистил воспоминания о своих днях в приюте и бессознательную мышечную память, которая сжимала его пальцы вокруг несуществующей палочки, готовясь «рассечь воздух и взмахнуть», что он запомнил ещё в первый год.
Магии не нужны слова и жесты.
Он никогда не вызывал настоящие заклинания без палочки, только чуть побуждал
Магия была магией.
Намерение, воображение и визуализация — всё, что значило для перенесения его воли в физическую реальность.
Он представил, как смещаются задвижки, как щёлк-щёлк-щёлкает каждый болтик, когда он поднимается, устанавливается и удерживается на месте силой его мысли. За ним последует следующий, и следующий, пока все они не выровняются, и тогда механизм начнёт вращаться, защёлка уберется, а затем — наконец! — дверная ручка подвинется под ищущими пальцами Тома.
«Алохомора», — подумал Том с закрытыми глазами и сжатыми губами.
Он поверхностно дышал, чувствуя острую пульсацию в виске, как будто он только что пережил целый час эксцентричной чайной болтовни Дамблдора.
— «Сник», — ответила дверь.
Он потянул ручку. Она отперлась.
Дверь распахнулась в тёмную комнату. Мужскую комнату, что Том осознал с первым дуновением. Его нос сморщился: жизнь в спальне Слизерина должна была сделать его устойчивым к запахам, произведённым таким большим количеством активных молодых людей в закрытом помещении. Магия сильно в этом помогала: шторы балдахинов были зачарованы так, что все необычные запахи от переевших за ужином окорока с фасолью не разлетались по всей комнате.
В этой комнате не было магии. Или достатка света. Он подождал, пока его глаза привыкнут, затем осторожно зашёл внутрь, оставив маленькую щёлку двери приоткрытой.
Его первым впечатлением было то, что она оказалась такого же размера, как и его спальня, но визуально ощущалась меньше. В ней было больше мебели, больше хлама, и она выглядела обжитой, в то время как его комната была незанятой и голой. Стиль убранства, в свою очередь, сохранялся практически таким же: он соответствовал той же эстетике, что и помещения Слизерина, роскошный и богатый, пропитанный стариной — не старый, но исторический. Высокие окна закрывали тяжёлые бордовые портьеры с золотой тесьмой и кистями. Мебель из тёмного дерева, обитая блестящей кожей и прошитым бархатом. Хрустальные светильники на потолке с кремовыми шёлковыми абажурами, ковры под ногами, сотканные из роскошной восточной парчи.
Он сделал ещё один шаг внутрь, и половицы под ковром заскрипели под его ногами.
Том сморщился. Ему стоило наложить заклинание Немоты на свои ноги, может, даже Дезиллюминационные чары, если ему хочется провести расследования с осторожностью — если бы его день рождения уже прошёл. Оставались считанные дни, возможно, стоит вернуться позже, когда он сможет полностью пользоваться палочкой.
Но ведь ничего плохого не случится, если быстро осмотреться?
Чем больше он смотрел, тем больше его нос морщился от неприязни. Угловой столик у стены был завален грязной посудой на подносе, две початые бутылки вина распространяли вонь гниющих фруктов среди общих миазмов комнаты. Кровать была не заправлена, белые простыни спутались, а подушки были разбросаны по мятым одеялам. Возле ножки кровати лежала большая подушка, покрытая короткой жёсткой шерстью.
Полагая, что рабочий стол у окна будет лучшим местом, чтобы найти что-нибудь интересное, Том подошёл к нему, чувствуя, как половицы смещаются под его весом. Не каждый шаг вызывал скрип, но это действительно
Пустые стаканы загромождали стол, белые кольца испещряли деревянную поверхность, которая оказалась слегка жирной, когда он её коснулся. Несколько банок смазки для обуви и фляга механической смазки с китовым жиром, стоявшие на куче грязных тряпок, ещё больше показывали отсутствие гигиены. Тому было несколько противно от мысли, что кто-то кладёт свои грязные ботинки на тот же стол, где ест и пьёт.
Осмотрев ящики стола, он нашёл, что они были заполнены странными бумажками: квитанциями ставок, карманными книжками с очками старых игр в гольф, нотами для менуэта Баха, — а внизу был обёрнутый тканью блокнот с протёртой обложкой и мятыми, жёванными страницами от чего-то, что было на них пролито и вытерто.
Когда он отвернул обложку и обнаружил, что она была заполнена чередой стихотворений и набросков рисунков, он не смог сдержать разочарования.
Что же получается, его отец считал себя поэтом? Жаль, что его стихи были современного рода, полные неровных строк, коротких строф и разрозненной пунктуации, и ни у одного из них не было ни рифмы, ни структуры традиционной поэзии — Том бы предпочёл такой вид, если бы у него были предпочтения о поэзии. (У него не было.) Даже Распределяющая шляпа — жуткое бессмертное творение, единственной целью которого было ограбить умы маленьких детей, — могла бы сочинить что-то лучше, чем эту сентиментальную чушь.
Любовь как хлеб
Она подходит, и крепнет, и растёт
Её разминают
Она черствеет и трескается
Её употребляют
И тебе говорят
Что твой долг её добывать
Каждый день
На противоположной странице был рисунок женского decolletage{?}[(фр.) декольте], что заставило Тома фыркнуть. Линии были трясущимися и нерешительными, что соответствовало строкам шаткого текста в прилагаемом стихотворении. Том был уверен, что та женщина, которой его отец посвятил стихотворение, — его мать? Сесилия? — не оценила бы, что её бюст был изображён как перекошенные мешки с песком. Как две картофелины в льняном рубище, между которыми примостился кулон на уродливой цепочке.
Ну, если это была его мать, хорошо, что она слишком мертва, чтобы это увидеть. Том не был экспертом в женской мысли, но он был уверен, что большинству современных женщин не нравились серенады пассивно-агрессивной поэзии.
Следующая страница была похожей, и следующая, и следующая.
Он засунул блокнот обратно, где нашёл его, выдвигая следующий ящик, когда услышал звон и грохот тележки горничной, катящейся по коридору.
Пора делать ноги.
Он выскользнул из комнаты, закрыл дверь, приложив ладонь к замку и повелевая болтам и механизму выдвинуться обратно с силой его настойчивости, пока он не почувствовал, что они вернулись на место. Дверь заперлась, Том оставил между ними небольшое расстояние, едва избежав встречи с горничной, которой было поручено убрать спальни, пока их обитатели были в другом месте.
Что ж. Он практически наверняка подтвердил, что его отец, как бабушка с дедушкой, были маглами. Там не было никаких следов магии или магических вещей во владении отца. Его рисунки были статичными, жёсткими и безжизненными без чар движения, которые использовали волшебники, начиная от новеньких коллекционных карточек до тематических объявлений, размещённых на вывеске в Общей гостиной Слизерина. И какой компетентный волшебник будет жить в такой затрапезной обстановке, когда простейшая магия могла превратить уборку в задачу минимальных усилий? Это правда, Чистящие чары сами по себе не так эффективны, как в сочетании с правильным мытьём в горячей воде с мылом — а использовать Экскуро на хрупкой зачарованной посуде было не рекомендовано, — но большинство людей могли бы справиться с заклинанием Испарения на своих пустых бутылках.