Одного поля ягоды
Шрифт:
Это было странным и практически опьяняющим опытом. Это было чем-то, к чему человек мог привыкнуть, и, когда он это сделает, найти это приятным. А когда он в этом освоится, ему будет трудно отпустить это, даже подумать о том, чтобы обойтись без этого: достоинство Человека отныне будет иметь приоритет над комфортом Человека.
Для этого существовало слово: «привилегия».
Привилегией было ехать на заднем сидении «Роллс-Ройса» Томаса Риддла с Гермионой, пока Фрэнк Брайс запрягал повозку, чтобы отвезти миссис Уиллроу и горничных вниз по холму в деревенскую церковь, потому что бензин нельзя
Рождественская утренняя служба деревенского пастора Литтл-Хэнглтона была такой же скучной, как и в лондонских часовнях. Том, который много лет назад приучил себя к скучным лекциям о вещах, которые не считал ни полезными, ни интересными, быстро обратил своё выражение лица в серьёзное внимание. Подле него Гермиона слушала с таким же вниманием, хотя это не мешало ей подталкивать его кончиком локтя, если она ловила его на фырканье, когда пастор говорил что-то особенно забавное.
— Никогда не следует бояться того, кто может убить тело, но не может убить душу, — зачитывал пастор с пюпитра.
Пока что проповедь затрагивала сложности прошедших лет, но давала людям надежду, что Британия восторжествует в текущей войне. Прошла минута молчания в память многих местных мальчиков, которых призвали в армию, которые оставили свои семьи — и некоторые из них были навсегда обездолены. Одним из них, как понял Том по шмыганью горничных, сидящих на скамье за Риддлами, был камердинер его отца.
— Скорее следует опасаться того, кто имеет власть уничтожить и тело, и душу…
Прошло семь лет с тех пор, как Том в последний раз сидел на церковной проповеди, и, придя сегодня, он убедился, что ничего не пропустил за это время. По правде говоря, он вспомнил, почему он вообще ненавидел ходить в церковь: старушки.
Когда он жил в приюте Вула, воспитательницы загоняли детей в церковь раз в неделю не только для того, чтобы преподобный Риверс начистил их грязные души до блеска, но и за тем, чтобы торговать сиротами перед сборищем потенциальных семей, которым мог бы понравиться один из них. Вот чем была церковь: клиентской базой, содержащей множество добрых самаритян, христианских семей, которые верили в добродетели благотворительности и доброй воли. Но был ограничивающий фактор для совершения продажи: родоначальницы этих семей, которые хотели убедиться в качестве детей, выбирая и ощупывая их так же, как их тщедушные, артритные пальцы хватали баклажаны и брюкву на рынке.
На этот раз Тома не выставляли напоказ и не ощупывали, как бакалейные товары — будто его бабушка позволила бы старушкам попробовать, хотя некоторые из них смотрели на него так, как будто думали об этом.
Его бабушка наклонилась в его сторону, представляя ему миссис Суиндон, миссис Перрин-Эндрюс, миссис Хаттен и миссис Брантуэйт — леди местного значения, и он мог понять, кто они, по их изящным перчаткам с кружевной отделкой, меховым палантинам и глянцевым молитвенникам.
— Значит, это и есть тот мальчик, Мэри? — они щебетали между собой. — О, какая душка. Он выглядит в точности как…
— Ш-ш-ш, Бернадетт!
— А мы не можем говорить о…
— Нет!
— Но…
—
— Мой отец не смог присоединиться сегодня, мадам, — услужливо сказал Том. — Если Вы беспокоились.
Это было одной из вещей, которые Том научился не любить о маленькой деревне. В Литтл-Хэнглтоне никому не полагалось никакого уважения к личной жизни, все знали всех, нравилось ли им это или нет, а цепь сплетен была замкнутым циклом, где новости десятилетней давности перерабатывались ad infinitum, потому что больше ничего не происходило, о чём стоило бы поговорить в этом причудливом йоркширском захолустье.
— О, мы не беспокоились о нём, — сказала одна леди, миссис Суиндон. — Мы так рады познакомиться с тобой: Мэри была просто невыносима последние несколько месяцев, после того как узнала новости из Лондона. За все мои годы я никогда не видела её такой сбитой с толку. Ведь мы слышали, что ей пришлось спасать тебя прямо из богадельни!
Бабушка Тома выдавила сдержанную улыбку:
— Это был сиротский приют, весьма респектабельное заведение, Эдит, дорогая.
— И это были респектабельные шестнадцать лет, не так ли? — встряла миссис Перрин-Эндрюс, неодобрительно цокая. — Я бы никогда позволила себе упустить моего Уоллеса из виду так надолго: даже видеть, как он уезжает в школу каждый сентябрь — сущая пытка, — она искоса посмотрела на миссис Риддл. — Я восхищаюсь твоей стойкостью, Мэри. Ты вынесла всё довольно похвально, если принять всё во внимание.
— Следует повторить, что причиной всего затруднительного положения стала его мать, — сухо сказала миссис Риддл. — Я бы никогда не одобрила этого — если бы у меня был выбор.
— Его мать! — ахнула миссис Бернадетт Хаттен, её рука в перчатке поднялась к её рту. — А правда, что она…
— Она ушла из этого мира, как бы то ни было, — прервала её миссис Риддл. — Да упокоит Господь её душу.
— Аминь, — в унисон сказали все женщины.
— Простите моё вмешательство, — сказал Том. — Но вы знали мою мать?
Он почувствовал когтистые ногти своей бабушки, впившиеся в его предплечье, но он не обратил на это внимания.
— О, дорогой, знали ли мы её? — сказала миссис Брантуэйт. — Все знали её. Она и её семья… Ну, уверена, ты наслышан о них, но они определённо были самыми забавными людьми во всей долине.
— Я слышала, сын всё ещё слоняется в лесах, занятый Бог знает чем, — вмешалась миссис Суиндон, обмахиваясь своим псалтырем. — Я сказала нашему Ирвингу, чтобы он не отпускал своих гончих за восточный хребет: в последний раз, когда они там были, их сука спаниеля умерла!
— Ты такая примадонна, Берил, — огрызнулась миссис Перрин-Эндрюс. — Её укусила змея, она не была съедена сыном бродяги.
Миссис Риддл прочистила горло:
— Уверена, Томас уже пригнал мотор ко входу. Всем счастливого Рождества.
Схватив Тома за локоть, она направила его от леди и к главной двери церкви на выход, где «Роллс-Ройс» величественно скользил вверх по припорошенной снегом дорожке к крыльцу. Он заметил Гермиону через лобовое стекло, сидящую на переднем пассажирском сидении и смотрящую на приборную панель, но, увидев Тома и его бабушку на ступеньках, она помахала им.