Одного поля ягоды
Шрифт:
— К тому же, — сказала Гермиона, — даже маглы знают, что душа уникальна в своём умении путешествовать между мирами. Уверена, всё пройдёт отлично. Если из этого могло бы произойти что-то плохое, Аристотель бы что-то сказал. Аристотель был наставником Александра,{?}[Македонского] ты знал? Великий император известного мира доверял своей мудрости… Не смотри на меня так!
Выдра недоверчиво вскинула хвост, как будто знала, что Гермиона пытается развеять свои сомнения усилием воли, и её эти усилия не впечатлили. Затем Патронус протиснулся под стенами зарослей, и чёткие очертания его фигуры смягчились, превратившись
Гермиона сосредоточилась на поддержании двух заклинаний. Имериуса, которое позволяло ей внедриться в чужой разум. И Патронуса, чтобы убедить этот разум в своих добрых намерениях.
Ведь она пришла к такому выводу: в схватке двух воль она бы не выбрала Геллерта Гриндевальда своим прямым противником. Это был бы самый простой способ теоретически «пересилить» наложенный другим волшебником Империус, и, возможно, он бы даже сработал, если бы она сражалась с любым другим волшебником. Спонтанное противостояние Тёмному Лорду Континента — удел всемирных Дамблдоров и Томов Риддлов. Так что, рассудила Гермиона, если жертва закалятья позволит ей усилить свою волю, то она поменяет правила поединка. Это будет два разума, две воли, две души, восставшие против приказа захватчика.
Одной частью своего разума она увидела саму себя на коленях перед парализованным телом аврора.
Другой — короткие мелькающие взрывы образов в своём сознании, в светлых, излишне насыщенных цветах, словно яркий сон. Мёрзлая тундра трещала под её маленькими перепончатыми лапками, горы прозрачного хрустального льда пронзали небо, и их облепляли колтуны колючих зарослей. Лозы нагружало ещё больше ядовитых жёлто-зелёных плодов. В пещере подо льдом дремал голубоватый белый медведь с окровавленной мордой и огромными когтями с присохшей жёлтой слизью.
В её сне выдра толкнула спящего медведя. Она положила лапу на его пульсирующий серебристой аурой нос и передала непоколебимую уверенность Гермионы Грейнджер в её правоте.
Заклятье Империуса заставляет чувствовать себя счастливым. Но это чистая иллюзия. Ничто из ощущаемого не настоящее, не в сравнении с чистой радостью Патронуса.
Когда она составила своё намерение и призвала заклятье Империуса на невольный объект, она сосредоточилась на единственном указании. Распознайте разницу между реальным и воображаемым.
Серебристое сияние выдры горело, как центр новой звезды. Распалённое весом праведной истины, кристаллизованное предвкушение будущих дней Гермионы Грейнджер — ещё не сокращённый список чтения перед сном, ещё не написанные законы добротно управляемого общества, всё ещё ожидающие её триумфального возвращения добрые приятели — магическое воплощение её души пылало яростным светом изысканной страсти. Страсти, пронизанной в равной мере и сильнейшими эмоциями, и сильнейшими страданиями, когда она вливала каждую унцию своей смертной энергии в сосуд своей души.
Лёд трещал. Жёлтые ягоды взрывались, как бутоны бубонтюбера. Гора ревела. Стеклянные осколки отрывались от пика и разбивались о стонущую под ней тундру.
Белый медведь гневно рычал.
Гермиона проснулась оттого, что Трэверс толкнул её плечо и передал носовой платок с вышитой монограммой. Её качающийся в воздухе над аврором
— Ты плачешь, — сказал он. Трэверс указал на её подбородок. — И твой нос, э-э, тоже течёт. Лучше приведи себя в порядок, пока не вернулся Сам-Знаешь-Кто и не обвинил, что кто-то из нас плохо справляется со своей задачей беречь тебя.
— Но я ведь разработала план, — сказала Гермиона, промокнув глаза и нос. Розье, Лестрейндж и Эйвери взглянули на неё, но, убедившись, что она достаточно крепка, чтобы вытереть собственную слюну, вернулись к обстрелу всех инферналов, осмелившихся попытаться подняться на платформу.
— В отличие всех нас, Грейнджер, ты само совершенство, — сказал Нотт. — Признаюсь, этот твой особый недостаток время от времени приносит пользу. Похоже, ты спасла этого аврора от жалкой участи. Вон там в куче лежат ещё четверо. О, и не забудь после этого наложить кучу скучных заклинаний, если хочешь уклониться от Приори Инкантатем.
Гермиона вздохнула и подняла свою палочку:
— Империо.
Пока Гермиона работала над спасением последнего захваченного аврора, Нотт с остальными разрабатывали поспешную эвакуацию.
— Каждый из нас возьмёт по аврору и побежит по дороге, — сказал Нотт. — Логично, должна быть возможность «Exeunt Stage»{?}[(прим. автора) лат. «они уходят» —, или покидают сцену. Традиционные сценические указания шекспировской эпохи. В предыдущей главе Нотт понял, что Годрикова Впадина — это иллюзия. В реальной жизни в деревне сгорели деревья. Во время дуэли в Годриковой Впадине в 1899 году Гринди и Дамблз уничтожили половину деревни, убив Ариану. Гриндевальд воссоздал Годрикову Впадину до дуэли, чтобы манипулировать ностальгией Дамблдора.] через то же место, где был вход. Заклинания перемещения с места на место обычно в этом смысле слабоваты. Когда мы установим, как устроены театральные декорации, как назвал это Принц, занавес откроется, и мы тут же снова окажемся в Лондоне.
— Почему не подождать смерти Гриндевальда? — пожаловался Лестрейндж. — Тогда мы тоже вернёмся в Лондон, и не придётся пробираться через толпу полумёртвых маглов, — состроил он мину над пропастью под платформой. — Когда Гриндевальда не станет, они снова обратятся в мёртвых маглов. На этот раз по-настоящему мёртвых, а не в этих галимых «почти-мёртвых», но у которых достаточно оставшейся жизни, чтобы проткнуть тебя обрубком руки. И от них ещё можно подцепить заразу!
— Обычное протыкание не сильно лучше, — напомнил ему Розье.
— Кстати о болезненных увечьях, — сказал Нотт, — вам стоит быть в курсе, что наихудшее местоположение во время повреждения существующего заклинания… В пределах его действия. Помните, как мы разрушили камень оберега возле «Хогвартс-экспресса»? Тот взрыв произошёл от одного камня с заякорёнными на нём чарами. Если Гриндевальд зачаровал целый вокзал, мы должны удалиться до того, как расщепится сцена, — иначе мы рискуем отправиться за ней следом, — хлопнул он в ладоши у лица Гермионы, чтобы подчеркнуть свою мысль. — Будь это настоящей сценой, я бы беспокоился о том, чтобы люстра не упала на наши головы. Но это волшебные декорации, уверен, всё будет куда более захватывающим, — указал он куда-то вдаль. — Разве подобный пожар может поместиться в забитый театр?