Огонь юного сердца
Шрифт:
Однажды, сидя возле печки, я напевал себе под нос «Катюшу». Внезапно за моей спиной кто-то захлопал в ладоши. Оглянувшись, я увидел Медеры.
– Катуша! Ай, Катуша! Пой еще, кичи, Катуша!
– радостно восклицал он.
Я спел еще раз. Медеры схватил аккордеон и быстро подобрал мелодию. Потом попросил меня продиктовать ему слова песни.
А через два-три дня на всю улицу вдруг прозвучало:
…Пусть он землю бережет родную, А любовь Катюша сбережет!
Выбежав на двор, я чуть не упал от удивления… это пели венгерские солдаты, которые стояли у нас на квартире. Они
Расцветали яблони и груши, Поплыли туманы над рекой!..
Из хат выбегали дети, женщины, старики - так дороги им были в неволе родные песни. Да к тому же каждому хотелось узнать, кто это отважился петь советскую «Катюшу», когда на хуторе столько фашистов и в приказах «нового порядка» строго запрещается петь не только советские, но и русские народные песни. Увидев, что из каждой хаты на них смотрят (значит, хорошо выходит!), венгры старались изо всех сил:
…Выходила на берег Катюша, На высокий, на берег крутой!..
Внезапно откуда-то появился венгерский офицер. Он спешил к ним, предостерегающе размахивая руками, что-то кричал. Однако солдаты почему-то не обращали на него никакого внимания и продолжали петь. Тогда офицер выхватил из кобуры пистолет и трижды выстрелил в воздух. В этот же миг из школы выскочили эсэсовцы. Всех, кто пел «Катюшу», сильно избили, арестовали и сразу же куда-то отправили в закрытой автомашине.
Я тогда так и не понял, зачем венгры пели на улице «Катюшу», ведь они хорошо знали, что петь русские песни запрещено. Дед Остап объяснял это тем, что солдаты будто бы не хотели воевать против России и песней как бы бросили вызов фашистам. Кто его знает - может, оно и так… Аккордеонист Стефан Медеры все время говорил, что не любит войну.
В тот же день вечером возле нашего двора появился долговязый комендант венгерского гарнизона. Увидев меня, он подозвал:
– Кичи, дере иде.
Я пошел к нему.
– Рус Катуша нем сабад!- и, грубо выругавшись, начал ожесточенно хлестать меня нагайкой.
Я затанцевал от острой боли и на весь двор заорал:
– Ой-ой!.. Ой-й-ой! О-о-о-ой!
Из хаты выбежала бабушка Оксана. В руках у нее была огромная кочерга. Грозно размахивая ею, ока еще с порога закричала:
– Ты за что это, разбойник, истязаешь ребенка?! А ну убирайся со двора, покуда голову не размозжила!
Комендант, вероятно, испугался бабушку, так как тут же меня отпустил и, удивленно вытаращив глаза, пробормотал:
– Но-но, матка! Но-но!
– и попятился со двора.
На следующий день утром я пошел к соседскому мальчику Павлушке вырезать для повозочки колесики. Тут внезапно следом за мной прибегает бабушка Оксана, очень обеспокоенная, вся в слезах:
– Скорей беги, сынок, беги! Приехали из района полицейские за тобой! Все в хате перерыли. Руки мне повыкручивали. Старика забрали… Беги! Ради бога, скорей беги!
Кто мог подумать, что от обычной песни враги придут в такую ярость!
В КИЕВЕ
Почти сутки я шел, сам не зная куда. А потом твердо решил возвратиться в Городницу. Ведь все равно: тут фашисты и там фашисты.
Жаль деда Остапа. из-за меня его арестовали. Только бы не расстреляли! Вот «Катюша» так «Катюша»! А Медеры смелый солдат! Если бы все были такими, не было бы, наверное, войны. Интересно, откуда узнал комендант о том, что именно я научил венгров петь «Катюшу»? Солдаты не могли сказать. Они не такие. Это, наверное, кто-нибудь из соседских ребят,- я им накануне похвалялся.
Не чувствуя усталости, ежедневно проходил я по тридцать километров. Но случилось в дороге несчастье - я сильно за-
болел. Путь мой лежал через Киев. Идя по улице, я, обессиленный, упал на тротуар. Какая-то старушка помогла мне подняться и, держа за руку, отвела в Золотоворотский сквер.
– Тут на травке тебе будет лучше, сынок,- сказала она и, тяжело вздохнув, пошла своей дорогой.
Весна была в полном разгаре. Деревья, кусты одевались в пышный наряд из молодых липких листочков, земля украсилась густой зеленой травой и цветами. Весело щебетали птички, тепло и ласково грело солнце. Однако город, как и люди, был неприветливым, пасмурным и суровым. Прохожие все время куда-то спешили, несли узелки, чемоданы, корзины или толкали впереди себя тележки, тачки, нагруженные картошкой, дровами, домашней утварью. Все судачили только об одном: о хлебе. Людей, которые совсем потеряли силы и опухли с голоду, можно было видеть повсюду: они лежали в скверах, на базарах, площадях и на всех улицах города. Никому до них не было дела.
В число этих людей попал и я. Как и они, протягивая дрожащие руки, больной, голодный, никому не нужный, словно собака, валялся я под забором. Тело мое горело огнем. Невыносимая жажда и голод мучили меня. С пересохших, потресканных до крови губ не сходило:
– Хлеба… Хлеба…
Через забор перелезли два мальчика. Они были моих лет и точно так же, как я, одеты в лохмотья. Невдалеке от меня сели на траву и начали есть хлеб, аппетитно причмокивая. Один из них отломил краюху и молча протянул мне. Потом между ними завязался разговор, из которого я узнал, что эти ребята остались без родителей и, спасаясь от голодной смерти, начали по базарам воровать.
– Теперь иначе не проживешь,- сказал рыженький мальчик, тяжело вздыхая.- Правда, жизнь эта тоже не сладкая.- Он опять вздохнул: - Недавно поймали, избили… ребра до сих пор болят. Эх, жизнь настала! Я почти десять суток был голодный… вконец выбился из сил, опух. Отца моего вон там, на Крещатике, убили, мама с голоду..,
Я закрыл глаза и словно на экране кино увидел этого грязного рыжеватого мальчика, который склонился над скорченным в предсмертных муках телом своей мамы… Увидел в развалинах Крещатика труп его отца, расстрелянного фашистами. Перед моими глазами двигалось бесконечное шествие голодных людей, которые неделями простаивали на морозе возле биржи
Наследник
1. Рюрикова кровь
Фантастика:
научная фантастика
попаданцы
альтернативная история
рейтинг книги
