Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– Сейчас перетянем, - бормотали, сталкиваясь касками бойцы, и суетливо разматывали бинты.
– Стой! Чего заматывать? Дырки нет, - Катрин, наливаясь злобой за бездарно профуканную операцию, бахнула рукоятью маузера по полу.
– Убирай повязки. Москаленко, сигналь, их как угодно, но нужно брать.
– Да сигналят уж. Ты как?
Действительно, сигналили - с лестницы доносился зычный посвист, ему откликались свистом с улицы. В силу слабой развитости радиосвязи, "попутный" полувзвод использовал исторически проверенную сигнальную систему. Пулемет молчал - наверняка уже не наблюдается ничего даже отдаленно
– Москаленко, я в норме, видимо, рикошетом задело, - зарычала Катрин.
– Прапор, ты стол видишь?
– Да вижу, мать его... Возьмем их, спуститься не успеют, - Москаленко с грохотом пронесся через прихожую, уже с лестницы проорал: - Васька, с капитаном останься!
Катрин попыталась сесть - через боль, но удалось. Собственно, тылы не пострадали.
Опрокинутый стол лежал на боку - отчетливо было видно что все четыре ножки укорочены - белели свежие спилы.
– Подготовленная позиция, - отметил проницательный Вася.
– Расчистили сектор. Бутылка - ориентир линии прицеливания, а геранька на окне показывает силу ветра.
– Молодец, Василий, глаз у тебя - алмаз, - похвалила Катрин.
– Порекомендую комвзвода досрочно тебя в унтера произвести. Только если бы ты эту догадку на пару минут раньше озвучил, я бы тебе капитанские "корочки" подарила. Причем, с превеликой радостью.
– Да опыта у меня, Екатерина Георгиевна, мало, - признался боец.
– Я же толком и не воевал. Как нога-то? Сломана?
– Вроде нет. Вообще не пойму, чем прилетело.
– Так пепельницей! Пуля в пепельницу, а уж эта штуковина вам, извиняюсь, в ногу, - Вася пихнул прикладом половину разбитой бронзовой пепельницы.
– Вот, хорошо, что хвост у девицы массивный, но тупой.
Катрин посмотрела на уполовиненную русалку - на бронзе сияла свежая глубокая ссадина.
Тьфу, просто издевательство какое-то.
– Слышь, Василий. Помоги-ка мне встать. Только не за ворот, отодрали уже.
Стоять шпионка могла, прыгать-хромать тоже, хотя боль по-прежнему мощно шибала в ногу. Ладно, будем считать "ограничено годна". Галифе разодраны, клок сукна отвис лохматым языком, ушибленная плоть под ним уже не смугло белеет, а краснеет и багровеет.
Опираясь на плечо бойца, Катрин выбралась на лестницу. Издалека донеслось несколько выстрелов. Шпионка выругалась и ухватилась за перила.
– Это верно, товарищ капитан, не успеть нам уже, - согласился хладнокровный Вася.
– Противник дал деру по крышам, а чердаки тут идут почти сплошняком по всему кварталу. Кое-какое оцепление у нас выставлено, на него есть надежда. Враг может не учесть и напороться.
– Рассуждаешь верно, хотя упускаешь некоторые тонкости момента, - Катрин передохнула, наваливаясь животом на перила.
– Вот что, раз мы все равно опоздали к этому празднику жизни, давай не вниз, а вверх. Дом высокий, обзор дает. Вдруг что-то приметим.
– Это конечно. Но выбираться на крышу в вашем состоянии...
– С крышей вряд ли выйдет. Но окно найдем, чтоб повыше.
Окно нашлось: на верхней причердачной площадке. Напрыгавшаяся Катрин с облегчением прилегла на холодный пол.
– Застудитесь, - взволновался боец.
– Вон доски лежат, давайте подсунем.
– Подсовывай. Только сначала окно раскупорь.
Рама открылась неожиданно легко - то ли
Боец уложил на пол обляпанные известкой доски, видимо, уцелевшие от дореволюционного ремонта. На досках было уютнее.
– И что там?
– поинтересовался, осторожно укладываясь рядом, Василий.
– Да ничего. У того дома - Дурдинским, кажется, именуется - пару раз стреляли, в остальном тишина.
Кирха сверху казалась миниатюрной, только близкий массивный, рыцарских очертаний, крест по-прежнему недобро нависал над улицей. Сама Фурштатская опустела - иной раз пробегали, озираясь, прохожие, вот пронеслась упряжка ломовика - возница нахлестывал лошадей.
– Вон наши, на крыше, - определил Василий.
Катрин подивилась его зоркости - несколько фигурок перебежало по скату кровли, скрылись в слуховом окне.
– Значит, где-то там диверсанты, - предположил боец.
– Не иначе, за Манежный переулок пытаются проскочить.
– Слушай, а ты тоже совсем местный?
– Ну, как сказать. На Выборгской вырос, но здесь же тоже не чужое, знакомое. Товарищ капитан, я винтовку приготовлю? Вдруг к нам вернутся?
– Если есть винтовка, так отчего ж ее не готовить? Давай, не стесняйся.
– Так я думаю, может, вы возьметесь. Говорят, стреляете изумительно.
– Врут. Из "СВеТки"[36] еще туда-сюда. А из незнакомого...
– Хороший ствол, между прочим, - боец приложился к "федорову", взял на мушку одну трубу, другую.
– В сложной мы ситуации, товарищ капитан. Вокруг свои, а не обо всем вслух говорить можно. Конспирация, чтоб ее...
– Привыкай. Разумнее считать это не конспирацией, а особенностями службы. Военную тайну, всякие грифы "С" и "ДСП"[37] никто никогда не отменял.
– Да, так оно проще. Но все равно не верится, что мы в самом сердце революции. Легенда же.
По улице в сторону Таврического сада целеустремленно пронесся приданный отряду броневик. Работают парни. Катрин с некоторым облегчением отметила, что боль в ноге слабеет. Значит, обошлось без трещин в кости и иных мерзких осложнений.
– Василий, а ты какого года?
– Тридцать восьмого. Только в детсад ходить начал, как война, отец на фронт, нас в эвакуацию, - боец усмехнулся.
– Орал как резаный - уж очень мне в детсаду понравилось; дача за городом, какао, клубника на полдник. А тут увозят. Мама чертежницей служила, их конструкторское в первую очередь эвакуировали. Иной раз думаю, кто из нашего детсадовского взвода в живых-то остался? Судьба. Из Саратова два раза с мальчишками на фронт пытались сбежать. Перехватывали нас на вокзале, так что не вышло с войной. Зато вот революция...