Оливер Твист

Диккенс Чарльз

— Въ самомъ дл? — усмхнулся уродъ. — Если я вамъ нуженъ, вотъ я передъ вами. Не для того я прожилъ здсь, одинокій и спятившій съ ума, двадцать пять лтъ, чтобы вы приходили стращать меня. Вы за это заплатите, вы за это заплатите! — и безобразный маленькій демонъ завизжалъ и началъ плясать, словно въ припадк безумія.

— Глупая исторія, — пробормоталъ про себя докторъ. — Мальчикъ значитъ ошибся. Эй, возьми! Положи это себ въ карманъ и замкнись снова.

Съ этими словами онъ швырнулъ горбуну монету и вернулся къ карет. Тотъ тоже подошелъ вслдъ за нимъ, не переставая произносить самыя безумныя проклятія, и, когда мистеръ Лосбернъ обратился къ кучеру, онъ заглянулъ въ дверцу кареты и бросилъ на Оливера такой острый и дикій и въ то же время свирпый и мстительный взглядъ, что черезъ

нсколько мсяцевъ Оливеръ все еще не могъ забыть его, во сн или наяву. Онъ не прекращалъ своихъ проклятій, пока кучеръ не занялъ вновь своего мста; и когда они тронулись въ путь, то долго еще могли видть, какъ онъ на томъ же мст топаетъ ногами и рветъ на себ волосы въ припадк настоящаго или притворнаго бшенства.

— Я оселъ! — произнесъ докторъ посл долгаго молчанія. — Зналъ ли ты это раньше, Оливеръ?

— Нтъ, сэръ.

— Такъ запомни это хорошенько, — Да, оселъ, — повторилъ онъ черезъ нсколько минутъ. — Даже если бы это было то самое мсто и здсь оказались бы т именно люди — что я могъ бы подлать одинъ? Да и будь у меня помощники я все таки ничего не добился бы и только поставилъ бы себя въ непріятное положеніе, такъ какъ волей-неволей обнаружилось бы, что я замолчалъ это дло. Впрочемъ, это было бы для меня полезно. Я всегда запутываюсь въ какую нибудь исторію, когда повинуюсь минутному порыву. Это былъ бы для меня хорошій урокъ.

На самомъ же дл милый докторъ всю свою жизнь только и повиновался минутнымъ порывамъ, немалую похвалу которымъ можно было видть въ томъ, что онъ, не запутываясь въ какія либо серьезныя непріятности или неудачи, пользовался самымъ горячимъ уваженіемъ и любовью со стороны всхъ знавшихъ его. Говоря по правд, онъ былъ немного раздосадованъ — на минуту или на дв — тмъ, что ему не удалось найти подтвержденія разсказа Оливера какъ разъ при первомъ случа, когда такое подтвержденіе могло представиться. Однако его чувства скоро улеглись и такъ какъ отвты Оливера на его возобновленные разспросы оказались попрежнему ясными и связными и звучали такъ же искренно и правдиво, какъ и раньше, то онъ твердо ршилъ съ этой минуты вполн врить его словамъ.

Оливеръ зналъ названіе улицы, гд жилъ мистеръ Броунлоу, и они сразу туда похали. Когда карета повернула въ эту улицу сердце Оливера забилось такъ быстро, что онъ едва переводилъ дыханіе.

— Ну, мальчикъ, который же домъ? — спросилъ мистеръ Лосбернъ.

— Вонъ тотъ, тотъ! — вскричалъ Оливеръ, съ нетерпніемъ указывая въ окно:- блый домъ! Ахъ, поскоре! Пожалуйста, поскоре! Мн кажется, что я сейчасъ умру — это такъ волнуетъ меня!

— Полно полно, — сказалъ докторъ, похлопавъ его по плечу. — Сію минуту ты ихъ увидишь, и они придутъ въ восторгъ, узнавъ, что ты невредимъ и здоровъ.

— Ахъ, я надюсь на это! Они были такъ добры ко мн…. такъ безпредльно добры!

Карета подъхала, остановилась. Нтъ, это не тотъ домъ! Слдующій подъздъ. Карета прохала еще нсколько шаговъ и остановилась снова. Оливеръ окинулъ взглядомъ окна, между тмъ, какъ слезы радостнаго ожиданія катились по его щекамъ.

Увы! Блый домъ пустовалъ и на окн былъ приклеенъ билетикъ: «сдается».

— Постучимся у слдующаго подъзда, — воскликнулъ докторъ, взявъ Оливера за руку. — Не знаете ли вы, что случилось съ мистеромъ Броунлоу, который жилъ въ смежномъ дом?

Служанка не знаетъ, но она пойдетъ и разспроситъ. Вотъ она возвратилась и сообщила, что мистеръ Броунлоу продалъ свои вещи и отправился шесть недль тому назадъ въ Вестъ Индію. Оливеръ всплеснулъ руками и слабо отшатнулся назадъ.

— И его экономка съ нимъ похала? — спросилъ мистеръ Лосбернъ посл паузы.

— Да, сэръ, — отвтила служанка:- старый господинъ, экономка и другой господинъ, другъ мистера Броунлоу, — вс ухали вмст.

— Тогда позжайте домой, — сказалъ мистеръ Лосбернъ кучеру:- и не переставайте стегать лошадей, пока мы не выдемъ изъ этого проклятаго Лондона!

— А книготорговецъ, сэръ? — возразилъ Оливеръ. — Я знаю дорогу туда. Подемъ къ нему, сэръ! Пожалуйста, подемъ!

— Нтъ, бдный мальчикъ, на сегодня и такъ довольно разочарованій, — отвтилъ докторъ. — Совершенно довольно на насъ обоихъ. Если мы задемъ къ книготорговцу, мы узнаемъ

непремнно, что онъ или умеръ, или сжегъ свою лавку, или скрылся, неизвстно куда. Нтъ; демъ прямо домой!

И, согласно вол доктора, они покатили домой.

Это горькое разочарованіе доставило Оливеру немало огорченія и печали, даже среди его счастья. Онъ столько разъ въ теченіи своей болзни мечталъ о томъ, что скажутъ ему мистеръ Броунлоу и мистриссъ Бедуинъ, мечталъ какое это будетъ наслажденіе — разсказать имъ, сколько длинныхъ дней и ночей онъ провелъ, вспоминая ихъ доброту и оплакивая свою жестокую разлуку съ ними. Надежда на то, что ему удастся разъяснить имъ все и сообщить, какъ его насильно увели, не покидала и одушевляла его во время его недавнихъ испытаній. Мысль, что они ухали такъ далеко, продолжая считать его обманщикомъ и воромъ — что, можетъ быть, такъ и останется не опровергнутымъ до самой его смерти — такая мысль почти превосходила все, что онъ въ состояніи былъ перенести.

Однако, эта неудача ничуть не повліяла на отношеніе къ нему его друзей. Недли черезъ дв, когда началась чудная теплая погода, и каждое дерево, каждый цвтокъ стали распускать свои молодые листья и пышные цвты, начались приготовленія къ отъзду изъ Чертсея на нсколько мсяцевъ. Серебро, такъ сильно искушавшее корыстолюбіе Феджина, было послано на сохраненіе въ банкъ, и, оставивъ Джайльса и еще одного слугу сторожить домъ, друзья Оливера вмст съ нимъ перехали въ коттеджъ, отстоявшій на нкоторомъ разстояніи въ дачной мстности.

Кто можетъ описать удовольствіе и восхищеніе, душевную невозмутимость и нжное спокойствіе, ожидавшія больного мальчика среди благотворнаго воздуха, зеленыхъ холмовъ и густыхъ рощъ деревни! Кто суметъ пересказать, какъ глубоко картины мира и безмятежности западаютъ въ души измученныхъ жителей тсныхъ и шумныхъ мстъ и какъ на ихъ истомленныхъ сердцахъ запечатлвается свжесть этихъ сценъ! Т, кто жили въ тсныхъ и многолюдныхъ улицахъ, запятые непрерывнымъ трудомъ и никогда не искали перемны, для кого привычка дйствительно сдлалась второй натурой и они почти дорожатъ каждымъ кирпичемъ и камнемъ, изъ которыхъ воздвигнуты преграды ихъ ежедневнымъ прогулкамъ, — даже и они, когда уже чувствовали надъ собою десницу смерти, проникались, бывало, жаждою увидть хоть вскользь лицо природы и, увезенные далеко отъ мстъ своихъ прежнихъ страданій и наслажденій, казалось, вдругъ переживали новую ступень бытія. Съ трудомъ выползая изо дня въ день на какую нибудь пригрваемую солнцемъ лужайку, они отдавались воспоминаніямъ, вызывавшимся въ нихъ видомъ неба, холмовъ и долинъ и серебрящейся воды — и предвкушеніе небесной жизни смягчало ихъ быстрое увяданіе, и они такъ же мирно поникали въ свою могилу, какъ солнце, закатъ котораго они за немного часовъ передъ тмъ созерцали изъ окна своей уединенной комнаты. Воспоминанія, пробуждаемыя мирной сельской обстановкою, не относятся къ здшнему міру, къ его мыслямъ и надеждамъ. Ихъ кроткое вліяніе можетъ, правда, научить насъ сплетать свжія гирлянды для могилъ тхъ, кого мы любили, можетъ облагораживать наши мысли и прогонять прежнюю вражду и ненависть; но за всмъ этимъ таится, даже въ самой неглубокой душ, смутное и неопредленное сознаніе, что такія чувства когда-то очень давно насъ уже посщали, въ какое то далекое, далекое время — и такое сознаніе порождаетъ высокія мысли о другихъ далекихъ будущихъ временахъ, и покоряетъ гордость и суетность.

Мстность, куда они похали, была очаровательна. Оливеръ, жившій раньше въ грязныхъ трущобахъ, среди гама и пьяныхъ криковъ, началъ, казалось, сызнова жить. Розы и каприфоліи окружали стны коттэджа, плющъ обвивалъ стволы деревьевъ, а цвты на клумбахъ наполняли воздухъ сладостнымъ ароматомъ. Неподалеку находилось небольшое кладбище, не загроможденное высокими, мрачными надгробными плитами, но усянное скромными земляными холмиками, которые были покрыты свжимъ дерномъ и мхомъ; подъ ними покоились деревенскіе старики. Оливеръ часто гулялъ здсь и, думая о жалкой могил, гд лежитъ его мать, присаживался иногда и, никмъ невидимый, рыдалъ. Но поднимая глаза къ раскинувшемуся надъ нимъ глубокому небу, онъ переставалъ представлять ее себ лежащей въ земл и плакалъ по ней, грустно, но безъ тяжести на сердц.