Оля. Тайны и желания танцующей с Луной. Книга 2
Шрифт:
Оля вдруг наклонилась, быстро обнажила мою головку, вызвав у меня озноб, и то ли поцеловала, то ли лизнула ее. Я вздрогнул всем телом.
– Нет, нет! – Оля уже опять полулежала на подушке и весело похрюкивала. – Это был дружеский поцелуй. – Ее пальчики уже заправили мою головку в кожу, успокаивающе погладили ее и накрыли простыней.
– Пашенька, – Оля погладила меня по ноге, – на море было так чудесно. Я понимаю, это все было для меня, и если бы ты знал, как я благодарна тебе за это! Меня только одно мучает. Скребется на душе и скребется. Скажи, тебя сильно задевало то, что у меня было с другими? То, что с ними у меня было по-настоящему?
Я покачал головой, не отводя от нее глаз.
– Не ври только.
– Ну, где-то в глубине души что-то возмущенно шевелилось, но удовольствие ощущать твои удовольствия все перекрывало, – пришлось признаться мне.
– Паш, ты не преувеличиваешь? Ты действительно мои чувства так чувствуешь?
– Оль, прости, если спрошу то, о чем спрашивать нельзя… Скажи, у вас с Женькой в первый раз было между майскими праздниками в десятом классе, в тот день, когда был субботник?
Оля замерла. На щеках ее вспыхнул румянец, а в глазах мелькнуло
– Как ты узнал? Ты за нами следил?
Я отрицательно покачал головой.
– Оля, я не узнал – я почувствовал. В тебе тогда такие эмоции бурлили. И в первый раз в жизни от твоих эмоций стало больно. Тогда я даже не понял, почему мне больно. Тогда я даже подумать о таком не мог. Но не только больно. Удовольствие ощущать твое удовольствие, твой восторг, твое счастье, чтобы их ни вызывало, никуда не пропало. Это была такая мучающая меня смесь боли и удовольствия.
Оля отвела глаза и уставилась на пол. После долгого молчания подняла на меня глаза и вздохнула.
– Да знаю я, Паш, что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала про нас с Женькой. И давно ведь пора рассказать. Да и хочу я тебе об этом рассказать. Раньше не хотела, а сейчас хочу.
Она задумчиво смотрела на меня, закусив губу.
– Однажды, гуляя в лесу за парком, мы нашли в самых зарослях заброшенную скамейку без спинки. Эта скамейка стала местом наших свиданий, местом наших тайных встреч. После этого мы стали туда ходить с Женькой целоваться. В тот день после субботника мы снова там целовались. Я уже позволяла гладить мне грудь, живот и ноги, но ему этого уже было мало. В тот день он попытался погладить меня между ног. Я как могла коленки сжимала, но они почему-то тогда ослабели, разжались, его рука протиснулась между ними и кончики пальцев касались меня уже прямо там. Я собирала всю свою силу воли в кулак, вытаскивала его руку и била по ней, но чуть позже она снова возвращалась и снова гладила меня там, где это делать было никак нельзя. Теперь я понимаю, что это матушкины запреты разожгли во мне такие чувства и желания, что сопротивляться я уже почти не могла. Успокаивала себя лишь тем, что он гладит меня снаружи, а не прямо по телу. Ткань трусиков казалась мне непреодолимой преградой для него. Если от поцелуев жгло в груди и на губах, то от его поглаживаний сладко звенело там, где он касался, ныл живот и дрожали колени. Это было так необычно, так восхитительно, что я уже не вытаскивала его руку, а крепко прижимала ее к себе, чувствуя, как дрожу от этого еще сильнее, и не давала только его пальцам забраться под резинку. Его ладошка совсем осмелела и уже жадно гладила и сжимала меня между ног. И тут под моей рукой, которой я неосознанно гладила его ногу, я ощутила что-то горячее и твердое. Я отдернула руку и испуганно посмотрела ему прямо в глаза. Он смутился так, что покраснел. Потом посмотрел на меня, сжал губы, решился, расстегнул брюки и, пряча глаза, вытащил то, что попало мне под руку. Я ахнула. Я знала, что у мальчиков что-то особенное там есть, но даже не подозревала, что эта штука такая большая. А то, что эта штука еще и подрагивает, и вовсе напугало меня. Меня начала колотить нервная дрожь. И тут он сказал: «Я уже давно мечтаю погладить тебя прямо там, но ни разу еще не решился попросить тебя об этом». Я смотрела ему в глаза и всем сердцем чувствовала, что он говорит правду. И, Пашенька, не знаю, что на меня нашло. Если бы мне еще вчера сказали, что я это сделаю, я бы ударила того, кто это сказал. Тогда же, Пашенька, я увидела, как он дрожит, с каким обожанием смотрит на меня и… я разжала пальцы и пропустила его ладонь под резинку…
Оля смотрела на меня, но меня не видела. Вся она была в воспоминаниях.
– Он гладил меня и весь дрожал. Одной рукой он гладил меня там, где даже я боялась себя касаться, а вторая его рука тоже залезла под трусики, но уже сзади, и поглаживала меня там. Руки у него дрожали, когда оттянул резинку и заглянул внутрь. А потом он посмотрел мне в глаза… Как он, Пашенька, смотрел на меня! Паш, еще на море я бы не призналась. Ты же помнишь, как я отнекивалась от предложений обнажиться. Но после этого его взгляда в глубине души мне всегда хотелось сидеть на берегу обнаженной и раскинувшейся, и ловить взгляды мужчин в надежде, что я испытаю те же эмоции. Увидеть в их глазах момент, когда они посмотрят мне между ног. Увидеть в их глазах шок и удар желания. Ощутить, как меня сладко торкает внутри от вспышки желания в их глазах. Ощущать, как наши желания, передаваясь взглядами, зажигают друг дружку…
В его глазах горело желание. Да что там горело. Оно пылало. Мне будто кипятком плеснули между ног. Мои коленки сами разъехались в стороны. Это я потом поняла. Сразу я этого не заметила. Не заметила я, но заметил Женька. Он перебросил мою ногу через лавочку, и мы сидели теперь лицом к лицу, а его ладошки снова были там, где им нельзя было находиться, ведь препятствия между их жаром и моим телом уже не было. Колени теперь я свести не могла, так как между ними была лавочка. А еще мешали его колени. Мы, не сговариваясь, потянулись друг к другу и начали целоваться. Это было ужасно странно, стыдно, неудобно, но безумно восхитительно – целоваться с широко раздвинутыми коленками, ощущая себя беззащитно раскрытой, не способной ни сдвинуть коленки, ни прогнать его жадно гладящую мое самое неприкасаемое место ладонь. И чем ближе мы прижимались друг к дружке, тем сильнее раздвигались коленки. Я уже начинала чувствовать себя садящейся на шпагат. Чуть легче, но еще стыднее стало, когда его коленки скользнули под мои ноги, а его тело оказалось между моих ног, и уже оно не давало мне сжать коленки. Он наклонился ко мне. Мы целовались, я чувствовала, как гулко стучит мое сердце, а внизу, под его ладонью у меня сладко сжималось и разжималось. Сладкая оса, звеневшая у меня на губах, когда мы целовались, сладкая оса, звеневшая у меня в груди, когда его руки гладили мне грудь – она превратилась в шмеля. И это шмель ворочался и царапался под его ладонью. Я дрожала всем телом. Шмель сладко царапался, а крупная дрожь колотила мои коленки. И тут шмель больно укусил меня. Я ойкнула и посмотрела на Женьку. Глаза у него были закрыты, а губа закушена.
Оля уже не смотрела на меня невидящим взглядом, она смотрела мне в глаза и гладила меня по щеке.
– Девчонки говорили: если что-то случается в первый раз, то запоминается и нравится потом больше всего.
– Они оказались правы? – спросил я, поглаживая губами ее ладошку.
Оля покраснела и отвернулась. Потом взглянула на меня, и я понял, что она стесняется.
– Ну же, – подбодрил я ее. – Я так люблю, когда ты со мной откровенничаешь. Меня просто нежностью окатывает, когда я узнаю о тебе всякие такие тайные интимные мелочи. И, мне кажется, я начинаю любить тебя еще сильнее, хотя, как мне кажется, любить еще сильнее уже невозможно.
Оля снова мельком взглянула на меня, словно проверяя искренность моих слов.
– Я тебе уже говорила, что мне нравится, когда на меня смотрят, когда я раздетая сижу. Знаешь, это так странно. Я же стесняюсь своего обнаженного тела. И одновременно мне хочется, чтобы на меня обнаженную смотрели, причем не просто на обнаженную, а смотрели прямо на то, что нельзя никому показывать. При этом мне хочется не сдвигать коленки, а наоборот – раскрыться. Совсем раскрыться…
Оля замолчала.
– А что еще тебе нравится? – спросил я умоляюще, поглаживая, а затем наклоняясь и благодарно целуя ее ногу за столь редкую откровенность.
Олины пальцы зарылись мне в волосы.
– Мне нравится, когда мужской член втыкается в меня. Вот это ощущение сопротивления и противостояния нравится. Когда встретились его таран и мой щит. Он напирает, а я не уступаю. А потом ощущать, как он продавливается внутрь меня, распирает и заполняет всю внутри. Вот это самое первое движение, когда ему еще тесно и трудно, но я уже покорена – у меня от этого перехватывает дыхание. Ощутить его первое конвульсивное вздрагивание, такое неизбежное и такое всегда неожиданное, самое наполненное удовольствием и самое обильное. Ощущать его судороги нравится. Волны удовольствия, прокатывающиеся по его телу, и то, как они передаются мне, и я начинаю вздрагивать вместе с ним. А потом мне нравится ощущать, как он, отбрызгавшись, слабеет и становится маленьким и мягким. Нравится моя власть над ним и то, что это я сделала его таким мягким и послушным, хотя еще совсем недавно он был большой, твердый и непокорный. Нравится смотреть, как он, ослабевший и расслабленный, из меня довольно выползает. Очень нравится, когда он наполняет меня так, что потом все не удерживается внутри, а появляется снаружи. Для меня это признак любви ко мне. Нравится брать его в руку, когда он, набрызгавшись в меня, становится мягким и послушным, но от моих поглаживаний снова начинает набухать и твердеть, и я снова начинаю ощущать в нем желание и любовь ко мне.
Из глаз Оли ушло мечтательно выражение, она очнулась, бросила на меня испуганный взгляд, снова засмущалась и уставилась в пол.
– Вот такие, Паш, у твоей жены бесстыдные вкусы и желания, которых я всегда стеснялась.
Я тут же обнял Олю и стал целовать ее уворачивающееся лицо.
– У тебя самые обычные женские желания. И мне очень понравилось все, что ты о себе рассказала.
Потом, похоже, устыдившись своего смущения, Оля отстранилась и посмотрела прямо на меня.
– Паш, вот еще в чем хочу оправдаться. Знаешь, тогда на пляже, когда Рустам мне массаж делал, ты все неправильно понял. Нет, Рустам меня завел. Я уже начала чувствовать, что стало подкатывать желание, а все тело сладко покалывать, но отдаваться я ему не собиралась. И в мыслях не было. Это мое тело само сладко вздрагивало от его поглаживаний. Я же не собиралась еще и потому, что и представить себя не могла с таким стариком. Ладно, Андрюшка – молодой, стройный и влюбленный. А этот – старый, толстый, плешивый и похотливый. Ему же уже за сорок. Да, массаж он делает отлично, но отдаваться ему я и не думала. А раздеть себя позволила, потому что мне ужасно захотелось увидеть его глаза, когда он посмотрит мне туда, где он гладил и ласкал. Хотелось ощутить, как сладкая волна накатывает от такого взгляда. А еще твои глаза, когда ты трусики с меня снимал и на меня смотрел. От смеси возбуждения и желания в твоем взгляде меня всю колотила сладкая дрожь. Ты так меня всю рассматривал! И у меня так сладко все внутри задрожало от твоего взгляда. А ты вдруг встал и ушел. Я не поняла, почему ты ушел, и была просто в шоке. Пашенька, я честно не поняла тогда, что ты ушел, чтобы не мешать нам. Уже хотела одеваться и бежать за тобой, но все никак не могла найти свои трусики. Так и искала, когда подошел Рустам. Он так на меня посмотрел, что я забыла, что хотела за тобой бежать. Как он на меня посмотрел! Я поняла, что никуда мне уже не деться. Поняла, что сейчас все случится. Ноги мои задрожали, а коленки от испуга безвольно распались в стороны. И даже трусиков на мне не было, чтобы защитить меня. Наверное, я чувствовала себя, как чувствует молодая телочка перед быком, когда она уже зажата им в углу, деваться ей некуда, и все предопределено.