Омут

Абдулова Мария

– Я не буду спрашивать как так вышло и почему ты не воспользовалась головой, - начинает деланно спокойно, но с явной сталью и жёсткостью в голове, не обещающим ничего хорошего.
– И так понятно, что ты никчемная тупица с мозгом меньше, чем у курицы. Другой причины того, почему ты не переписала эссе Отрадной как следует и просто послала его на конкурс под своими именем, я не вижу. Просто скажу одно - если в этом всём всплывёт моё имя, то… - задумывается, вспоминая их встречу в парке и случившийся затем разговор.
– Как ты там тогда хотела? Под машину броситься, да? Так вот, можешь смело выполнять своё желание, потому что я одна на дно не пойду. Отцу твоему ненормальному расскажу о всех твоих делишках, о хахале в Лондоне и ещё что-нибудь придумаю да такое, что вот это… - кивает на сине-фиолетово-жёлто-зелёные отметины на её теле.
– Тебе сказкой

покажется, Настенька. Ты знаешь, убеждать я умею, поэтому, надеюсь, ты меня услышала.

Девчонка стеклянным взглядом сверлит пол и только плечи вздрагивают.

– Кивни, если услышала.

Проходит сколько-то времени, прежде чем, наконец, девичья голова слегка дёргается. Лиля, удовлетворившись слабым кивном, разворачивается и уже хочет было уйти, но в последний момент останавливается, возвращается, доставая на ходу из сумочки салфетки и, присев перед сокурсницей на корточки, принимается вытирать её круглое, залитое слезами личико. Дура она, конечно, редкостная, и неизвестно как вообще, учитывая её неадекватного папашу, со своей тупостью и бесхребетностью до этих лет дожила, но всё же… Всё же жалко. Жалко, как, например, птицу с переломанным крылом, обречённую на не самый хороший конец, или земляного червяка, вылезшего в дождь на проезжую часть. Это чувство абсолютно ей, Лиле, не свойственно и прямо сейчас происходит его незапланированный дебют.

– Купи себе уже нормальную косметику, я тебя умоляю, или прекращай рыдать по каждой чепухе. Ходишь как чучело. И… - говорит тем же тоном, отвлекая себя от непрошенных и совершенно неожиданных после всего случившегося эмоций, и одновременно поправляет на её руках рукава студенческой формы.
– И беги. Как можно скорее. Любым способом, - чеканит, чтобы смысл сказанного точно дошёл до сокурсницы.
– Иначе он тебя так убьёт скоро, Насть.

Девушка поднимает на неё воспалённые от слёз, будто неживые, глаза и Гордеевой становится не по себе. Сломалась всё-таки девочка. Не выдержала.

– Ты… - прочищает горло, ощущая как жалость совсем выходит из-под контроля и разрастается в ней подобно сорняку.
– Ты не сдавайся только. До конца борись.

– Как ты?
– голос, как и глаза, абсолютно безжизненный.

– Да, как я.

Не то что до конца, а за границы разумного и правильного, пока Вселенная не схлопнется или пока не станет всё равно. И это уже, наверное, даже не борьба, а чистое безумие, но Лилю данный факт не волнует.

– А если я не могу? Если сил нет?

– Тогда найди того, кто будет делать это за тебя. Только он должен быть гораздо сильнее твоего неадекватного папашки. Сильнее, безумнее и аморальнее. Как клин клином, понимаешь?

Проходит секунда, вторая, третья… И в темных радужках напротив вдруг что-то загорается и оживляется. Сокурсница резко отстраняется от стены, оглядывается, принимается лихорадочно искать что-то в карманах. Через ещё пару секунд достаёт телефон и Лиля, посчитав на этом свой долг выполненным сполна, выпрямляется, оставляет ей пачку салфеток и, не сказав больше ни слова, направляется на выход. В дверях до неё доносится дрожащее, тихое и жалобное:

– Алло?... Здрав-вствуйте, это… Это Настя, п-помните? Мне нужна пом-мощь. Снова.

90. Лиля

К кому Настя могла бы с такой просьбой обратиться да ещё чтобы “клин клином” Гордеева понятия не имеет и выкидывает это из головы сразу же за ненужностью. Своих проблем столько, что приходится несколько дней после случившегося сегодня, как какой-то отъявленной преступнице, залечь на одно и не отсвечивать. И это на самом деле не так просто как кажется на первый взгляд, к тому же дурной привычки быть ниже травы и тише воды у неё никогда водилось. Особенно в ситуации с Киром, на глаза которому она всегда старается попасть по поводу и без. Лишь бы только заметил. Лишь бы только посмотрел как раньше, как в ту первую и забравшую её сердце навсегда близость. Как на девушку, готовую идти за ним на край света по головам, костям и тлеющим углям, а не как на пустое место. Каждый раз, оказываясь в поле его зрения, она внутренне напрягалась, одновременно и боясь, и мечтая о том, чтобы парень остановил свой взгляд именно на ней и больше никогда его не отводил. Каждый раз ждала последствий за подставу Отрадной и отчаянно её проклинала. И каждый грёбанный раз оставалась ни с чем, потому что он вёл себя так, будто и вовсе о Лилином существовании никогда не знал. Возможно он ещё не успел добраться до правды, возможно успел и

ей оставалось только ждать расплаты, возможно было ещё что-то, о чём она пока не догадывалась, но, как ни крути, ни один из вариантов не обещал ничего хорошего. Интуиция трубила об опасности, день и ночь держа в напряге и требуя немедленно предпринять меры по ограждению самой себя от неприятностей, но только какими они должны быть, против кого или от кого Гордеева не знала. Поэтому старательно не высовывалась, присматриваясь к происходящему со стороны, прицениваясь и готовя несколько планов своих дальнейших действий разом. Помимо отсутствия реакции Кира не на шутку напрягал царящий везде и всюду покой, больше похожий на затишье перед бурей. Да, слухи со сплетнями не умолкали ни на секунду и в них по-прежнему фигурировали Отрадная, Кир, новенький, их отношения, снятие кандидатур Алёны с Настей с конкурса, только польза и вред от них были нулевые. И это всё вкупе Лилей не нравилось. Просто безумно не нравилось! Понимать понимала, что это всё не к добру, что должно что-то произойти, что грядёт едва ли не чёртов Рагнарёк, а каким образом его избежать или хотя бы пережить с малыми для себя потерями пока не представляла. Поэтому оставалось ждать, присматриваться ко всему и ко всем, по-прежнему стараясь не высовываться, и готовиться к любому исходу.

Что бы не случилось, справлюсь. Вывезу. Выиграю.

Смогу!

Повторяла бесконечно про себя как умалишённая да с такой силой, что даже поверила в то, что, действительно, несмотря ни на что, из любого дерьма выкарабкается. Если бы знала наперёд какого масштаба грядёт её личный пиздец, то прошла бы мимо новенького, словесно прессующего Мишку в коридоре, а потом ударила бы первая. Исподтишка и чтобы наверняка. Не думая ни секунды и не жалея. Но Лиля не знала. Лиля была просто-напросто на него,Романа Королёва, обречена.

– …с каких пор ты стал таким борзым, а, Мих?
– щерится блондин, угрожающе встав на пути у Романова.
– Да ещё и в одиночестве. Без Дена. Без Авдеева. Не много на себя берёшь?

Он крупнее друга детства. Кудряшка, да, на пару-тройку сантиметров выше, но в комплекции Королёву всё же уступает, обладая более худощавым телосложением. А ещё у Мишки руки пианиста, иногда обе ноги левые и небезопасная привычка рубить правду-матку в глаза всем без разбора, словно он бессмертный. Новенький же чисто физически кажется сильнее и опаснее. Широченные плечи, гора мышц, не дающая покоя половине, если не больше, девчонкам и не только девчонкам универа, бьющая фонтаном самоуверенность, прослеживающаяся в расслабленно-развязной манере поведения, и яркая, сбивающая с ног и пути истинного харизма преступно-обаятельного бэд боя.

Явно мудак. Явно без тормозов.

И она, как в той пословице про видящих друг друга издалека рыбаков, поняла это с первого взгляда и убеждалась каждый раз, когда то ли сводный братец, то ли хахаль Отрадной попадался на глаза. Потому что ей ли не знать, что ни за какой ангельской внешностью полчища демонов не спрячешь. Не сказать, конечно, что он пытался, но светлые короткие волосы, необычного красивого орехового оттенка глаза и открытая мальчишески-нагловатая улыбка всё же невольно вызывали определённые обманчивые ассоциации. Гордеева на них, естественно, не велась в отличие от большинства и, вообще, пока не знала о нём от и до, не собиралась идти с ним на конфликт в открытую, но и проигнорировать “разговор” парней не смогла. Ведь напротив новенького стоял сейчас не кто-то, а Романов. Лиле же и без того в конец осточертело гадкое чувство, похоже на вину с беспокойством, когда тот болел, чтобы испытывать его вновь, если Королёв всё-таки перейдёт от слов к действиям.

– Думаю, нет, в самый раз, - Миша, как ни в чём не бывало, будто не над ним повисла угроза побывать в травмпункте, пожимает плечами и преспокойно спрашивает, чем очевидно бесит новенького ещё сильнее: - А что, ты считаешь иначе?

– Я считаю, что ты лезешь туда, куда тебя не просят.

В этом, как ни крути, девушка с ним не может не согласиться, постоянно испытывая вездесущность друга детства на себе.

– А ещё я считаю, что ты забыл своё место, но не переживай, я тебе о нём с удовольствием напомню, - блондин гадко хмыкает и очевидно это не предвещает ничего хорошего.
– Ты, Мишенька, не больше, чем довесок. Надоедливый, бесячий и всегда нахер никому не сдавшийся. Ни родителям, ни брату, ни тем более Киру.