Он, Она и Париж
Шрифт:
В его голосе слышится неподдельная горечь, которая — чего уж скрывать — трогает меня. Этот человек умеет искренне чувствовать, переживать о своих поступках, страдать о безвозвратно потерянном времени, которое мог бы провести в городе, столь дорогом его сердцу. В наше время подобное встречается нечасто.
А еще я думаю о своем муже, который тоже гонится за этим жестоким призраком, называемым «благосостояние», и в этой гонке всё чаще за бортом его внимания оказываюсь я — нефункциональный балласт для целеустремленного бизнесмена, часто отвлекающий, надоедающий своими звонками, и, возможно, раздражающий своей нерастраченной любовью. Надеюсь, что до него
Кстати, почему Он до сих пор не позвонил?
Беру телефон.
Ох, два пропущенных от Него! Почему же я не услышала? Понятно. Потому, что растяпа, в утренней суматохе забыла утром включить звук на телефоне. Ну ладно, ничего страшного, перезвоню когда приедем.
Почему-то мне неудобно делать это в присутствии Брюнета. Хотя ясно почему. Этот парень явно пытается ухаживать за мной, и мне уже неловко звонить супругу при нем, хотя Брюнет и знает, что я замужем. Странное ощущение. Раньше я никогда не стеснялась того, что у меня есть мой единственный Он. И в чем причина этого стеснения? Почему бы не позвонить прямо сейчас?
Но нет, не могу. Лучше подожду, когда мы выйдем из машины и я смогу это сделать не опасаясь пристально-изучающего взгляда Брюнета. Я прямо вижу эту сцену: я разговариваю с мужем, а этот парень просто смотрит — и мне неловко так, словно я украла собственное счастье, и теперь пользуюсь ворованным на глазах у постороннего человека.
— Вот мы и приехали, — говорит Брюнет, останавливаясь возле величественного здания. — Я пока припаркую машину, а вы можете посмотреть скульптуры возле входа.
Киваю, выхожу. Признаться, сейчас мне не до скульптур, поэтому присаживаюсь на ступеньки возле памятника слоненку, и набираю номер мужа…
Но Он опять вне доступа!
Я звоню снова и снова, готовая разрыдаться от осознания собственной безответственности — надо же, забыла включить звук на телефоне! А еще от злости на мужа, до которого не могу дозвониться, когда Он мне очень нужен. Плюс также еще и потому, что в прекрасном, но чужом мне городе сейчас сижу на ступеньках и жду фактически совершенно незнакомого мне человека…
Но, прежде всего, оттого, что это ожидание не доставляет мне неудовольствия!
Чего уж скрывать, меня тянет к Брюнету, и от этого я бешусь еще больше. Злюсь на себя — но ничего не могу с этим поделать. Хотя нет, могу конечно. Тянет — это одно. Но потянулась — это совсем другое. И если первое это природа и гормоны, то второе зависит только от меня.
Брюнет возвращается довольно быстро.
— Ну, вот и всё. Пойдемте.
Небольшая очередь за билетами проходит быстро — и вот мы внутри. Первое что бросается в глаза, это довольно странная архитектура здания. Высоченный сводчатый потолок из стекла и металла пропускает
Он смеется.
— Это и есть старый вокзал, который решили не сносить, отреставрировали и переоборудовали под музей. По-моему, прекрасное решение. Уничтожать красивые старинные здания, на мой взгляд, жестоко и бесчеловечно. Тем более, когда мы в состоянии дать им новую жизнь, было бы желание. Иной раз мне кажется, что этот вокзал, словно живой человек, до сих пор удивлен тем, во что его превратили. Удивлен — и счастлив. Он как старый железнодорожник, отработавший своё, вышедший на пенсию, и получивший ответственную работу — хранить прекрасные творения рук человеческих. Завидная судьба, не правда ли?
Не пойму, то ли Брюнет и правда искренне восхищен тем, что нас окружает, то ли просто пытается обольстить меня красотой своих речей. Надо признать, у него получается. Мужчина, тонко чувствующий прекрасное, привлекает не всех женщин. Но я — в их числе. Мой муж прекрасный человек, но в музей или картинную галерею его не затащишь. И уж конечно Он никогда не сможет так одухотворенно рассказывать о зданиях, скульптурах, картинах, как делает это Брюнет. Ему б с таким слогом книги писать, думаю, у него получилось бы.
Я уже отвыкла доверять людям, но моему спутнику хочется верить. Тем более, что сейчас я вновь чувствую ауру прекрасного, окружающую меня — и впитываю ее всем телом, душой, разумом. Это как изысканная пища, которую ешь — и не можешь наесться, потому, что всю жизнь сидел на пресном хлебе и безвкусной воде.
Мы идем по залу скульптур, что застыли справа и слева от нас.
Совершенные тела, замершие на середине движения…
Одухотворенные, живые лица, и всё те же глаза без зрачков, что смотрятся естественно, будто и не может быть иначе…
Складки одежды, смятой так непринужденно и по-настоящему, что хочется ее поправить…
Как можно сотворить такое из бездушного камня? Сколько труда, дней, ночей, месяцев потрачено, чтобы создать подобное? Я уверена — в каждой из этих скульптур, словно в великолепном доме, живет частичка души их создателей. И когда мы проходим мимо, искренне восхищаясь делом рук мастеров прошлого, те бессмертные частички счастливы. Бренное тело давно рассыпалось в прах, но существенно ли это, если после смерти ты еще долгие годы можешь смотреть на людей глазами без зрачков, и общаться с ними на тонком уровне чувств? Кто-то ощущает эти незримые эманации в большей степени, кто-то в меньшей, но если ты задержался взглядом на скульптуре хоть на мгновение, если ворохнулось в тебе что-то щемящее, сладкое, если слегка защипало в глазах, словно ты собралась заплакать от восхищения — будь уверена, это создатель шедевра прикоснулся сейчас через столетия к твоей очерствевшей душе, добавив в нее капельку старинной красоты и заставив ее благоухать, словно белая майская роза, небрежно воткнутая в волосы мраморной девушки.
— Красиво, не правда ли? Это та добавка, которую вы хотели?
Голос Брюнета в который раз вырывает меня из благоухающего тумана задумчивости. Ощущаю легкое раздражение, как если бы меня оторвали от ручья с прохладной водой, пахнущей цветами и ароматными травами, когда я еще не напилась вдосталь. К тому же «добавка» прозвучало грубовато. А еще я ловлю на лице Брюнета легкую тень скуки. Ну да, он наверняка был здесь не один раз, и идти рядом с девушкой, которая молчит, приоткрыв рот от восхищения и не обращая внимания на него, наверно, не очень приятно.