Он, Она и Париж
Шрифт:
Я оборачиваюсь, деликатно, но настойчиво расцепляя наши пальцы, переплетенные уже гораздо более глубоко, чем у скульптурного изображения.
Рядом с нами стоят девушка с парнем, в руках у девушки фотоаппарат.
— Извините, — говорит она, понимая, что прервала нечто очень интимное. — Просто вы так красиво стояли, что я не могла не запечатлеть этот момент на фоне шедевра. Получился просто потрясающий кадр. Хотите, я вам его скину, только скажите куда? Будет великолепное фото на память о сегодняшнем дне.
— Нет, спасибо, — говорю я, чувствуя, как мое тело и разум высвобождаются из ласкового плена, который едва не завел их слишком далеко. — Нам уже пора, не правда ли?
— Да, конечно, — легко соглашается Брюнет, улыбаясь.
Выйдя из музея, бросаю прощальный взгляд на статую задумавшегося мужчины. Интересно, почему именно она стала столь знаменитой, фактически визитной карточкой великого мастера? Может, потому, что в какой-то мере это и правда его памятник самому себе? Талантливый человек, погруженный в обдумывание своих проектов, всегда самодостаточен — и потому одинок. Ему вполне комфортно в мире своих фантазий, и скучные, серые реалии окружающего мира для него лишь смутные тени, отвлекающие от размышлений. Примерно как люди для этой скульптуры — ежедневно мелькаем перед неподвижными глазами, не видящими ничего, кроме того, на что действительно стоит смотреть. Когда твой истинный взгляд обращен внутрь себя, всё остальное не имеет ни малейшего значения…
— Вы о чем-то задумались?
Обеспокоенность Брюнета выглядит естественной. Ну да, вышла такая из музея, и идет себе вперед не разбирая дороги, того и гляди споткнется и растянется на асфальте. Но его вопрос возвращает меня в этот мир.
— Я хочу еще!
Слова сами вырываются из меня еще до того, как я успеваю их как следует обдумать. Но я сейчас ощущаю себя ребенком, у которого забрали замечательную игрушку, о существовании которой он не подозревал до сегодняшнего дня. Никогда не думала, что искусство может производить на меня такое глубокое впечатление. А к скульптуре вообще относилась как, например, к альпинизму или парашютному спорту — знала, что она существует, слышала о ней, в кино и телевизоре видела, однако никогда не возникало у меня желания пойти в целевой музей, чтобы смотреть на статуи. Но то, что я ощутила сегодня, задело в моей душе какие-то неизвестные мне доселе струны — и сейчас они еще вибрировали слегка, настоятельно требуя продолжения великолепной мелодии.
— Чего именно хотите?
— Это было непередаваемо! Благодарю вас за этот прекрасный подарок! Возможно, сейчас я кажусь вам восторженной провинциалкой, но просто я до сих пор под впечатлением. И, коль уж вы вызвались показать мне Париж, нельзя ли организовать продолжение этого обзора в том же ключе?
Понимаю, что сейчас моя речь выглядит старомодно, словно я только что выпала из девятнадцатого века в современный мир. Но я и правда только что была в нем, окунулась в его атмосферу, прониклась чувствами гениального скульптора, жившего так давно. И ничего не могу с собой поделать. То, что когда-то было прочитано о том времени и, как я полагала, уже давно забылось, сейчас пробудилось во мне — и выплеснулось потоком фраз, щедро расцвеченных обуревающими меня эмоциями.
На лице Брюнета последовательно отражается целая гамма чувств. Озадаченность с примесью легкой досады — видимо, не ожидал подобного поворота. Взвешенное раздумье с характерными складками на лбу. И, наконец, найденное решение, результатом которого стала приподнятая бровь, и как на плакате написанная мысль: «почему бы и нет? Если искусство так ее зацепило, попробую еще раз».
Но мне сейчас всё равно что им движет. Просто я хочу добавки, а если женщина чего-то очень-очень сильно желает, то лучше ей это дать, иначе она, скорее всего, развернется и уйдет — особенно в начале знакомства. Это знает любой мужчина, а уж Брюнет с его внешностью и манерами коварного обольстителя и подавно.
К тому же для каждой женщины это своеобразный тест. Коль наступит на горло собственной лени, значит, я для него значу больше,
— Конечно!
На лицо Брюнета возвращается его белозубая, обезоруживающая улыбка.
— Я знаю такое место, и оно совсем недалеко. Уверен, что и этот подарок придется вам по вкусу.
Улыбаюсь в ответ. Искренне. Такой улыбке просто нельзя не ответить тем же.
— Вы так милы и галантны.
— Просто я настоящий коренной парижанин, — шутливо пожимает плечами Брюнет. — Поэтому желание прекрасной дамы для меня закон.
Похоже, он принял мои эмоции за игру, и сейчас изображает из себя галантного дворянина из прошлого. Что ж, возможно, иногда это и неплохо — отрешиться от нашего прагматичного, суетного мира, и для разнообразия попробовать почувствовать себя кем-то другим. При этом обходительные, полные чувства собственного достоинства, подчеркнуто-вежливые дамы и господа из далекого прошлого не самый худший пример для подражания в подобной игре.
В машине мизинец Брюнета дважды будто случайно касается моего бедра. Я делаю вид, что не замечаю. Все-таки этот парень тратит на меня свое время, и достоин небольшой награды. При этом отмечаю, что его прикосновения мне не неприятны. Да и чего скрывать, внимание других мужчин окрыляет всегда, независимо от того, замужем ты или нет. Главное не переступать черту, которую сама для себя отметила. И не отодвигать ее как бы незаметно для самой себя, потихоньку расширяя границы дозволенного — иначе однажды можно обнаружить, что черта эта задвинута в пыльный угол, а ты находишься в жарких объятиях другого мужчины.
Чтобы разрядить затянувшееся неловкое молчание, задаю вопрос, который уже давно вертится у меня в голове:
— Кстати, я видела вас в аэропорту. Похоже, мы прилетели в Париж на одном и том же самолете?
— Я тоже обратил на вас внимание еще там, в лаунже, — улыбается он. — Но не решился подойти — вы были так задумчивы. По-моему, это судьба, что мы все-таки встретились снова, не находите?
Неопределенно пожимаю плечами.
— Иногда люди принимают за знак судьбы цепочку обстоятельств, вполне логично следующих друг за другом. Вы говорите, что коренной парижанин, но прилетели сюда по просьбе друга. Что вас вынудило покинуть родину?
Печальная улыбка трогает краешки его губ.
— Работа, увы. Выгодное предложение, от которого не смог отказаться. Люди постоянно пытаются доказать самим себе и окружающим, что финансовое благосостояние в их жизни не главное. Но со временем постепенно понимаешь, что вся твоя жизнь сводится к погоне за этим «не главным». При этом привязанности, совесть, честь, порядочность — всё, ради чего стоит жить — отодвигается на второй план. Деньги как наркотик, от которого невозможно отказаться. Получив дозу, хочется еще и еще. И чем больше становится доза, тем больше хочется. Даже когда вроде и не нужно больше, потому, что в две машины не сядешь, и в двух домах жить не будешь, всё равно люди с горящими от жадности глазами гребут их под себя, зарабатывая букеты болезней на нервной почве в этой бесконечной погоне за новыми нулями на банковских счетах. И, наконец, умирают, истощив себя полностью. В охоте за деньгами добыча не они, а мы. Это они приманивают нас миражами о лучшей жизни и, захватив в плен, убивают. Одних быстро, других медленно, растягивая удовольствие. Деньги — это ужасный монстр, убивающий нас ради забавы. И я тоже его жертва, променявшая мой родной, прекрасный Париж на уродливый призрак, слепленный из банкнот.