Он, Она и Париж
Шрифт:
Брюнет слишком опытен, чтобы не заметить моего настроения, поэтому замолкает, углубившись в меню. К счастью, заказ приносят довольно быстро, отчего у меня просыпается некоторый интерес к жизни.
Правда, не сказать, чтобы он был восторженным.
Луковый суп напоминает большой жюльен в глубокой миске, который своим вкусом меня не особенно радует. Кислый бульон, заправленный слегка подгоревшим сыром. С голоду сойдет, если закусить свежим французским багетом, который принесли в плетеной корзиночке. А основу мясной нарезки составляют ломти сырой с виду говядины. Она таковой оказывается и на вкус. Понятно, не мой случай, поэтому отдаю должное овощам, которыми те ломти щедро обложены.
Видя,
— Для того, чтобы понять французский луковый суп, надо съесть его до конца. На дне тарелки самое вкусное.
Я не против, ибо голодна, как волчица после неудачной охоты. Поэтому осиливаю суп, который ближе к финалу вроде и правда становится немного вкуснее. Хотя может я просто поддалась на рекламу, как тот король, которого искусно уговорили пить вино из кривой бутылки.
Кстати, гренаш-сенсо оказалось приятным на вкус. Сухие и полусухие вина я не люблю, но если их не хочется запить водой, то для меня это уже очень неплохо. Пожалуй, вино и пружинистая походка официанта самое лучшее, что имеется в этом ресторанчике. Есть мне уже не хочется, и на том спасибо.
— Ну, как? Вам понравилось? — спрашивает Брюнет, пытливо заглядывая в глаза.
Киваю из вежливости.
— Да, большое спасибо. И за обед, и за экскурсию по потрясающим музеям, и за ваше общество. Вы столько времени на меня потратили…
— О, не стоит благодарности, — отмахивается мой спутник, растягивая губы в хищной улыбке кота, почуявшего сметану. — Я на многое готов пойти, чтобы узнать вас получше.
— Мне тоже крайне приятно ваше общество, — отвечаю я, мысленно подсчитывая на сколько процентов я сейчас говорю искренне. Ну, процентов на пятьдесят точно.
— То ли еще будет, — подмигивает Брюнет. — Французский мужчина как луковый суп. Чтобы полюбить это блюдо, нужно распробовать его как следует. И поверьте — чем глубже опускаешься на дно, тем будет вкуснее.
На столь решительную атаку я не нахожусь что ответить, лишь мямлю что-то вроде:
— Вам не откажешь в умении говорить красиво…
Судя по его довольному выражению лица, моё замешательство он расценивает в свою пользу. Но мне сейчас не до флирта.
Внезапно на меня наваливается дикая усталость, которую, несомненно, подогрели еда и вино. Сейчас мне уже не нужно ничего, кроме кровати, в которой не будет никого, кроме меня, одеяла и подушки. Это даже Брюнет замечает — и проявляет понимание. Когда паук уверен, что добыча в ловушке и никуда не денется, можно и не спешить, пусть посильнее запутается в его паутине.
— Вы очень устали и нуждаетесь в отдыхе, — говорит он с возможно даже искренней теплотой в голосе. — Как насчет того, чтобы я отвез вас в отель, где вы отдохнете пару-тройку часов. А вечером я хотел бы пригласить вас в кабаре, которое является визитной карточкой Парижа. Что скажете?
— Буду вам очень благодарна, — отвечаю я, на этот раз со стопроцентной искренностью.
Похоже, я опять себя накрутила. Парень красиво ухаживает, понимающий, чуткий. А что хочет меня — так это не раздражать должно, а льстить и доставлять удовольствие. Может мой негатив оттого, что меня давно никто так явно не желал? В таком случае, это у меня проблемы, а не у этого красивого мужика, не привыкшего скрывать своих чувств.
В машине по дороге к отелю он лишь периодически смотрит на меня, отрывая взгляд от дороги, и улыбается, не предпринимая попытки положить мне руку на бедро. Хотя она явно этого хочет, его рука, бессознательно перебирающая пальцами, которые порой словно мнут что-то мягкое, горячее, желающее того, чтобы его мяли. Стараюсь не смотреть на эти пальцы, потому что начинаю представлять,
Не будь я такой усталой, не знаю, чем бы могла закончиться эта поездка. Всё-таки я живой человек, и основной инстинкт у людей порой оказывается сильнее разума и приличий. Но сейчас моя усталость — это спасительный барьер. Вязкий туман, растворяющий все желания, в который я постепенно погружаюсь, отдаваясь ему полностью. Да, так лучше — думать об отдыхе, о душе, о мягкой постели, что ждет меня в отеле, а не о мужчине рядом, сгорающем от желания. Так — спокойнее. А что будет дальше покажет время.
Брюнет мягко останавливает машину возле дверей отеля.
— Через три часа я буду ждать на этом же месте, — говорит он. — Поверьте, вас ждет незабываемый вечер.
— Да, конечно, — говорю я, возможно, слишком быстро покидая машину.
— Но… вы придете?
В его голосе уже не настойчивость самца, уверенного в своей победе. Нет. В нем — просьба. Искренняя. Такая, что я чувствую — он хочет меня не только телом, но и душой. Ему приятно было ходить со мной по музеям, угощать вином, заглядывать в глаза. Мы, женщины, всегда чувствуем как именно нас хотят. И если грубая похоть без вот этой душевной струнки, протянутой между сердец и нежно вибрирующей, лично меня отталкивает, то при ее наличии я не могу оттолкнуть человека. Тем более, что и мне — чего уж скрывать, от самой себя не скроешься — было приятно ходить с ним по музеям, пить вместе вино и украдкой заглядывать ему в глаза.
Поэтому прежде, чем захлопнуть дверь машины, я говорю.
— Приду.
— Спасибо за ваш ответ, — улыбаясь говорит Брюнет.
И уезжает.
Я же поднимаюсь к себе в номер, наскоро принимаю душ и, поставив будильник, чтобы не проспать, просто падаю в кровать. То, что Париж умеет сражать наповал, не просто красивые слова. Сейчас я ощутила это на себе в полной мере. Перегруз впечатлениями в сочетании с коварным гренаш-сенсо, который, словно опытный любовник, не торопясь, но настойчиво добивается своей цели, просто вырубили меня. И мое сознание, словно перегоревшая лампочка, гаснет стремительно. Моя щека едва касается прохладной подушки — и я уже проваливаюсь куда-то в темноту, столь желанную для моих уставших глаз и мозга, не привыкшего к таким щедрым порциям вина и красоты.
Однако темнота никогда не бывает вечной. Миг — и вот я уже иду по снежному полю, чистому и гладкому, словно накрахмаленная простыня. Наверху ровно светит белое солнце, похожее на глаз неведомого существа, которому совершенно всё равно кто пришел в его мертвенно-бледный мир, и кто бесследно покинул его.
А между полем и солнцем висит белесый туман. Я точно знаю, что за ним кто-то есть, чувствую изучающий взгляд, скользящий по моему телу, облаченному в воздушное платье молочного цвета — но это меня не особенно трогает. Если кому-то очень хочется смотреть, то пусть смотрит, мне всё равно. Когда мир абсолютно равнодушен к тебе, глупо в ответ испытывать по отношению к нему какие-либо эмоции. Безразличие, как и любовь, должно быть взаимным.
Вроде и легко мне идти, но в то же время я чувствую тяжесть во всем теле. Странное и пугающее двойственное ощущение одновременно и легкости, и скованности движений. Это сложно передать словами. Будто я, свободная и сильная, пытаюсь тащить на себе неподъемный груз, который мне совершенно не нужен. Но у меня это пока что получается, и я продолжаю идти сквозь туман навстречу тому взгляду. Зачем? Наверно потому, что человеку нужно двигаться, стремиться к чему-то — даже тогда, когда вокруг висит плотный туман равнодушия, и идти просто некуда.