Она будет счастлива

Панаев Иван Иванович

Горинъ безотчетно подвинулся впередъ и съ выраженіемъ какого-то страннаго любопытства, безъ мысли и безъ участья, безъ желанія знать, кто лежитъ въ этомъ гроб, взошелъ на ступеньки катафалка.

Тутъ онъ почувствовалъ, что силы оставляютъ его. Онъ схватился одной рукой за край гроба. Онъ узналъ ее! Она нисколько не измнилась. Смерть не обезобразила ее, не коснулась

до нея разрушеніемъ, а, казалось, только повяла на нее небеснымъ воздухомъ. Она заснула, утомленная земною тягостью, и на ея ангельскомъ лиц замерла улыбка — предчувствіе будущей жизни. Видно было, что она встртила смерть радостно, какъ давно жданную, милую гостью. За два дня до того онъ видлъ на лиц ея страдальческое выраженіе жизни, теперь на этомъ лиц было величественное, вчное спокойствіе — внецъ благодати Господней! Никогда смерть не являлась въ образ боле привлекательномъ.

— Она счастлива! — произнесъ молодой человкъ невольно вполголоса. — О, она счастлива! — И слезы брызнули изъ глазъ его.

Онъ поцловалъ горячимъ поцлуемъ святой любви холодныя уста умершей.

Онъ первый разъ коснулся устъ ея!

Память возвратилась къ нему. Онъ сошелъ съ возвышенія, быстро отеръ слезы и остановился внизу у изголовья гроба.

Тогда ему представился этотъ безумный пиръ, на которомъ Свтлицкій объявилъ ему впервые о любви къ нему Зинаиды; онъ, казалось, видлъ передъ собою этого человка, коварно улыбающагося и говорящаго: "Она будетъ ваша!" Онъ вспомнилъ свои прежнія надежды, мечты — и холодный потъ выступилъ на его тл.

Жизнь на минуту явилась передъ нимъ въ отвратительномъ вид; и онъ понялъ, что смерть можетъ быть высшею наградою, истиннымъ счастіемъ!

Это былъ великій урокъ, такъ нечаянно почерпнутый изъ дйствительности, изъ общества, урокъ, глубоко нарзавшійся на сердц юноши и имвшій вліяніе на всю остальную жизнь его.

Онъ впервые съ благоговніемъ палъ на колни передъ неисповдимою волею Бога!

Вдругъ, въ эту самую минуту раскаянія и благоговнія, онъ почувствовалъ чью-то руку на плеч своемъ и оборотился.

Передъ иимъ

стоялъ полковникъ.

Кровь бросилась въ голову Горина.

— Я зналъ, что ты примешь къ сердцу мое несчастіе, — говорилъ полковникъ, — зналъ, что ты не забудешь обо мн въ такія минуты. Она была несравненная женщина! Моя потеря невыразима! Я употребилъ все, чтобы съ приличною честью и даже съ нкоторымъ великолпіемъ похоронить ея тло. Я былъ обязанъ это сдлать.

Горинъ молчалъ.

Полковникъ отошелъ и сталъ по другую сторону гроба, противъ него.

Негодованіе задушило молодого человка, онъ готовъ былъ растоптать полковника подъ своими ногами; но когда первое волненіе стихло въ немъ, онъ снова задумался.

Составить счастіе женщины, продолжительное, ничмъ ненарушаемое счастіе! Много ли найдется людей, которые въ состояніи этого выполнить? — спросилъ онъ самого себя…

Двери сосдней комнаты отворились.

Горинъ обернулся на скрипъ этихъ дверей.

Дв двушки съ усиліемъ поддерживали старушку, которая едва передвигала ноги. Сдые волосы ея торчали въ безпорядк изъ-подъ дымковаго чепца; ослабвшая голова скатилась къ груди.

Когда она увидла гробъ, послдній остатокъ силъ оставилъ ее. Она застонала страшнымъ, раздирающимъ голосомъ:

— Зинаида! Дочь моя! Дочь моя!

И рухнулась на полъ къ ступеньк катафалка.

* * *

Черезъ день посл этого Свтлицкій, небрежно вертя въ рукахъ тросточку, говорилъ съ толстымъ княземъ П*, счастливымъ супругомъ очаровательной княгини Алины..

— Я сегодня былъ на похоронахъ у И-ой. Жаль, что она мало вызжала въ свтъ: это была премилая женщина! Знаете ли что, князь? Нашъ полковникъ, кажется, не въ большомъ гор, а есть другой человкъ, который за него въ совершенномъ отчаяніи. Право, жаль мн бднаго Горина: осиротлъ онъ теперь!

И Свтлицкій засмялся.

— Да, да, осиротлъ.

Князь тоже засмялся. Въ его смх была странная смсь аристократической важности съ мщанскимъ простодушіемъ.