Она будет счастлива
Шрифт:
Она еще разъ вздрогнула и еще разъ прошептала:
— Это онъ!
Черезъ минуту дверь спальни отворилась, и передъ Зинаидой стоялъ мужъ ея.
Его лицо было блдно, его волосы въ безпорядк, его мундиръ разстегнутъ…
Она взглянула на него, она прочла на лиц его гнвъ и досаду, она поняла съ замираніемъ сердца, что значитъ этотъ гнвъ и досада.
— Отчего вы не легли спать до сихъ поръ? — спросилъ онъ грубо.
— Я дожидалась тебя, я хотла…
— Дожидаться меня? — Ну, а если бы я не могъ быть домой до утра? Вы все дожидались бы меня?
Онъ
— Я хотла сообщить теб мою радость, Вольдемаръ: знаешь ли что? Я получила письмо отъ матушки…
И она устремила на него свой ангельскій взоръ, и она слдила, какое впечатлніе произведутъ эти слова на лиц его.
Онъ нахмурилъ брови, отвернулся и сталъ ходить поперекъ комнаты.
— Какъ, она будетъ сейчасъ, теперь, скоро? — говорилъ онъ прерывисто… — Зачмъ? что ей угодно здсь?
Слезы выступили на глазахъ бдной женщины, но она скрыла ихъ.
— Еи угодно видть меня, видть дочь свою, которую она не видала вотъ уже скоро два года.
— Два года! Вдь она получаетъ постоянно каждую недлю ваши письма, вдь она знаетъ, что вы здоровы. Чего же больше?
— Другъ мой! Ты сегодня очень разстроенъ… Боже мой! Вольдемаръ, неужели ты хотлъ бы лишить меня одного наслажденія, одного, которое остается мн въ жизни — видть матушку?
— Все это очень хорошо, только не теперь, не сію мипуту; мои дла и безъ того разстроены, каждая копейка для меня составляетъ счетъ…
— О, не безпокойся, не безпокойся… я не заставлю тебя, я не захочу, чтобы ты издерживалъ свои деньги на этотъ расходъ… Нтъ, никогда!.. Она будетъ врно не надолго сюда, ея пребываніе здсь не будетъ стоить дорого… Къ тому же у меня естъ брилліанты, которые я получила въ приданое… Я продамъ мой фермуаръ и…
— Твои брилліанты! а! Послушай, Зинаида…
И онъ отвелъ ее въ сторону, къ окну…
— Мн сію минуту нужны, необходимо нужны твои брилліанты… крайность… я теб отдамъ ихъ черезъ мсяцъ, можетъ быть прежде… Я проигралъ большую сумму… Мн нужны теперь деньги… иначе я потеряю кредитъ, ты понимаешь меня?
И онъ крпко сжалъ ея руку.
— Я радъ за тебя, что твоя матушка будетъ сюда… Послушай, Зинаида, мн нужны деньги, я не надолго заложу твои брилліанты…
— Если теб угодно; но, другъ мой…
— Да, да! и сейчасъ, потому что я долженъ выхать завтра рано утромь, очень рано…
Черезъ минуту она молча поставила передъ нимъ на столъ три красныя сафьянныя коробки.
Онъ съ жадностью бросился къ этимъ коробкамъ и открылъ ихъ…
— Тутъ нтъ твоего большого креста! — нетерпливо произнесъ полковникъ… — Гд же онъ?
— Этотъ крестъ подаренъ мн матушкою… я берегу его… онъ мн дороже всхъ вещей… я никогда не разставалась съ нимъ…
— Я возвращу его теб черезъ мсяцъ…
— Вольдемаръ! другъ мой! Я теб отдамъ все, все, что ты хочешь, все, что ты прикажешь ьш, но ты оставишь у меня этотъ крестъ? Не правда ли?
И она посмотрла на него такъ убдительно, съ такою мольбой.
Онъ снова нахмурился.
— Мн нуженъ и этотъ крестъ! Слышишь ли ты? и этотъ крестъ! Чего мн боле отъ тебя требовать? Здсь все мое, все… Разв ты забыла,
Она схватилась за ручку табуретки.
— Что жъ — вамъ не угодно исполнить мою просьбу? Вы хотите, чтобы я васъ еще упрашивалъ?
— Сейчасъ, сейчасъ… — произнесла она слабымъ голосомъ и едва могла дойти до комода.
Ноги ей измняли.
— Вотъ крестъ.
Она протянула руку съ коробкой, и рука ея дрожала. Онъ взялъ вс эти коробки и положилъ въ боковой карманъ мундира…
Часы пробили половину второго.
— Теб, я думаю, пора спать, уже такъ поздно…
Онъ вышелъ изъ комнаты, дверь захлопнулась.
Она упала безъ чувствъ. . .
Это была тайная сцена изъ домашней жизни Зинаиды: одна только сцена, выхваченная наудачу изъ тысячи сцемъ, отъ которыхъ бы вы отвернулись съ негодованіемъ; а изъ этихъ сценъ сцплена была жизнь ея. Это темная сторона брака; это только одинъ примръ брака изъ выгодъ, изъ расчетовъ, гд нтъ другой идеи, кром звздъ, или имени, или золота, или надеждъ и на то, и на другое, и на третье, одинъ только изъ тысячи подобныхъ браковъ!..
Какъ разсказать, какъ передать все, что терпла бдная Зинаида? Въ продолженіе двухъ лтъ ни одного взора участія, ни одного сердечнаго слова, ни одного отвта на мысль души. И ко всему этому преступное чуветво любви къ другому, странная борьба любви съ святынею долга, и желаніе затаить и затушить въ себ эту любовь… Вотъ исторія этой женщины; вотъ драма, которую бы можно было развернуть съ ужасающею послдовательностью, драма, которая, врно, не требовала бы притянутыхъ эффектовъ, драма поразительной истины, передъ которую должно бы привести отцовъ и матерей, заставить ихъ содрогнуться и потомъ указать имъ на громовый судъ Бога!
И что, если бы въ этомъ состояніи, безнадежномъ и мучительномъ, кто-нибудь еще шепнулъ ей на ухо, что ея участью, съ хладнокровнымъ расчетомъ, люди располагали заране; что эти люди равнодушно придумывали средства къ ея паденію; что они, можетъ быть, разсказывали другъ другу за тайну объ ея связи съ другимъ; что эта тайна росла, росла и наконецъ сдлалась общимъ достояніемъ; и пустой разсказъ, ни на чемъ не основанный, сплетенный такъ, по догадкамъ, вылился во вс формы истины.
Что, если бы она узнала объ эгомъ?
Свтлицкій, въ самомъ дл, собирая около себя кружокъ молодежи, съ важностью заложивъ руки въ карманы, говорилъ съ таинственнымъ видомъ:
— Господа, посмотрите-ка на Горина: право, онъ молодецъ! Онъ пользустся жизнью; онъ въ связи съ одною изъ лучшихъ женщинъ Петербурга… Знаете ли, кто эта женщина?
И онъ произносилъ имя Зинаиды, и не хотлъ думать о томъ, что пятнаетъ чистое, святое имя. Что ему было до этого? Онъ сообщалъ новость.
А эту новость разносила повсюду молодежь, выслушивавшая его и врившая ему.