Опасная граница
Шрифт:
Только эти периоды упадка как в степи, так и в Китае были временем, когда внутренне слабые пограничные регионы, такие как Маньчжурия, могли становиться автономными. Используя царившую вокруг анархию, они создавали небольшие государства, способные захватывать Северный Китай и управлять им с помощью дуальной организации, состоявшей из китайских чиновников и племенной армии. Степное происхождение и военная сила давали им возможность разрушать политическую структуру в степи и поддерживать раздробленность в среде кочевников. Закат этих маньчжурских государств открывал начало новому циклу национальных китайских восстаний, ведущих к объединению Китая и реорганизации степи.
Эта модель впервые появилась во времена одновременного расцвета и заката династии Хань и империи сюнну. За ними последовал период разделения севера и юга, когда династия Тоба Вэй завоевала Северный Китай и пресекла все попытки жуаньжуаней объединить кочевников. Последующее новое объединение Китая и степи во времена взаимодействия династий Суй и Тан с тюрками и уйгурами завершилось вторым периодом разделения, когда китайская династия Сун правила на юге, а выходцы из Маньчжурии — кидани и чжурчжэни — оккупировали Северный Китай.
Монголы разрушили эту форму взаимодействия, создав кочевую империю вопреки упорному сопротивлению
Период существования Мин был единственным периодом за все 2200 лет династийной истории в Китае, когда кочевники в степи не смогли создать объединенную и прочную империю, противостоящую национальной династии в Китае. Такая неспособность была не результатом отсутствия заинтересованности или плохого руководства. В период правления Мин несколько раз происходило объединение степи, и каждый новоявленный надплеменной лидер пытался следовать стратегии внешней границы, чтобы получать субсидии и товары из Китая. Монголы и ойраты совершали беспощадные набеги на Китай и грабили его. Они требовали даров и открытия торговли в качестве награды за мир. И то и другое было необходимо для поддержания кочевого государства. Однако на протяжении большей части своей истории Мин отказывалась уступать требованиям кочевников, несмотря на уже имеющиеся классические примеры проведения даннической политики династиями Хань и Тан. Отказ Мин привел к падению по крайней мере одной из кочевых империй и бесконечной череде нападений на северную границу Китая, причем число и интенсивность этих нападений увеличивались со временем. Таким образом, минская политика отличалась от политики других национальных династий. Отвергая требования кочевников, династия Мин страдала от военных столкновений на границе гораздо чаще, чем династии, которые молчаливо соглашались с требованиями «варваров». На первый взгляд может показаться, что Мин преуспела там, где Хань и Тан не добились успеха, однако при более внимательном рассмотрении становится ясным, что такая близорукая политика подорвала могущество Мин как с военной, так и с экономической точки зрения. Она не обеспечила безопасность династии, продолжавшей слабеть все более и более. Как бы китайцы не ненавидели великие кочевые империи, последние по крайней мере обеспечивали стабильное состояние степи и охраняли ослабевшие династии от внутренних восстаний. Падение Мин в результате восстаний и вторжения из Маньчжурии в 1644 г. явилось, по крайней мере частично, горьким плодом ее неправильной пограничной стратегии.
В период существования Мин история степи характеризовалась тремя большими неудачами в деле создания империй. Эти неудачи часто расцениваются как свидетельство слабости и беспомощности монголов после падения Юань, как будто кочевники израсходовали всю свою энергию в эпоху великих завоеваний двухсотлетней давности. Большинство сторонников этой точки зрения полагают, что возвышение Чингис-хана и создание им империи явились закономерным итогом развития степной традиции. Однако они упускают из виду, насколько своеобразна была Монгольская империя по сравнению с империями сюнну, тюрков или уйгуров. Кочевники в период Мин не являлись юаньскими реваншистами, стремившимися восстановить свое господство в Китае; они, скорее, напоминали более ранних кочевников, использовавших стратегию внешней границы. Они намеревались эксплуатировать Китай на расстоянии, а не планировали вновь захватить его. Неспособность Эсэна, Даян-хана или Алтан-хана создать долговечную кочевую империю в минский период имеет большое значение не потому, что свидетельствует об упадке в степи, а потому, что проливает свет как на структуру степных империй, так и на внешнюю политику династии Мин. Сравнение с эпохой Чингис-хана не помогает выявить структурных причин того, почему кочевники, которым прежде сопутствовал успех, начали терпеть неудачи. Ее можно понять лишь в том случае, если мы сосредоточимся на самой истории попыток создания кочевых государств в минскую эпоху [294] .
294
Китайские материалы, касающиеся истории степи этого периода, содержатся в Мин-ши (МШ), в главах, посвященных кочевникам, особенно в гл. 327, посвященной монголам (да-дань), и в гл. 328, в которой речь идет об ойратах (ва-ла). Имеются также монгольские хроники послеюаньского периода, особенно Эрденийн тобчи Саган-сэцэна (см. перевод Шмидта (Schmidt)) и Алтан-тобчи неизвестного автора (см. перевод Боудена (Bawden)). Описание исторических событий, приведенное в настоящей главе, в основном дается по работе:
Покотилов. История восточных монголов в период династии Мин с примечаниями В. Франке (W. Franke), с привлечением обширных исследований Серрайса (Serruys) (особенно его работ 1959, 1967, 1975 гг.). Биографии большинства вождей кочевников и минских пограничных чиновников можно найти в: Goodrich and Fang. Dictionary of Ming Biography 1368–1644. 1976.
Монголия после падения династии Юань
Свержение Юань не было результатом китайского восстания против иноземцев; оно представляло собой традиционное восстание против слабеющей династии, которое привело к падению монголов, но сохранило в неприкосновенности многие политические институты и принципы Юань. Основатель Мин, император Хун-у (1368–1398 гг.), способствовал переходу на свою сторону оставшихся в Китае после падения Юань монгольских военных частей и включил их в свою армию. Он также издал ряд декретов, способствовавших ассимиляции большого числа иностранцев, служивших ранее в монгольской администрации, намереваясь таким образом предотвратить появление у себя в тылу «пятой колонны».
295
Serruys. The Mongols in China During the Hung-wu Period.
Для Минов бегство юаньского двора в Монголию явилось одновременно неожиданной удачей и угрозой. Северный Китай был покорен минскими завоевателями без длительного сопротивления, которое могло бы истощить ресурсы новой династии и обескровить ее войска. Несмотря на это, монголы, оставшиеся в степи, являлись потенциальной угрозой для власти Мин на севере. Сохранение правителей из династии Юань представляло также идеологическую проблему, поскольку последние могли утверждать, что минские императоры не обладают исключительным правом на престол. Династия Юань, несмотря на то, что была иноземной, после объединения Китая стала отвечать требованиям конфуцианской идеологии в отношении легитимности. Поскольку Мин была не в состоянии уничтожить наследников Юань или принудить их к отречению, претензии монголов имели под собой определенное моральное обоснование, которое в соответствии с китайской традицией воспринималось достаточно серьезно. С точки зрения реальной политики подобная угроза была ничтожной, так как у монголов не было достаточно сил для того, чтобы вновь захватить Китай, однако для целого ряда минских правителей она сохраняла актуальность (особенно после унизительного поражения, нанесенного династии ойратами в 1449 г. при Туму). Атаки монголов на Китай часто рассматривались как попытки возродить империю Юань много лет спустя после того, как кочевники отказались от претензий такого рода.
Стратегическая политика императора Хун-у на севере была преимущественно оборонительной. Для династии, происходившей из долины Янцзы и имевшей столицу на юге, северная граница являлась периферийным, малозначительным регионом. Минские нападения на войска Юань в Монголии не были попытками аннексировать степные территории, но были направлены на уничтожение военного могущества прежней династии и охрану границы от монгольских вторжений. В 1372 г. войска Мин двинулись в сторону Каракорума тремя колоннами, но монголы нанесли мощный удар по первой из них, и две другие отступили. Вторая кампания, начатая 8 лет спустя, также закончилась поражением. Однако в 1388 г. Мин одержала блестящую победу, неожиданно разгромив североюаньские войска около озера Буюр-нор. Это поражение практически стало концом династии Юань, и ее власть в степи утратила реальную силу.
Тем не менее и после поражения у озера Буюр-нор представители Юань продолжали провозглашать себя правителями степи. В последующие 12 лет на престоле быстро сменили друг друга пять юаньских императоров, причем каждый из них умирал насильственной смертью. Должность хана стала почти символической. Так же, как и в других монгольских владениях, формальная власть традиционно находилась в руках потомков Чингис-хана, поскольку лишь они имели право носить титул хана или хагана [296] . В связи с этим властители, не являвшиеся Чингисидами, были вынуждены назначать ханом Чингисида, а для себя обычно избирали титул тайши (что-то вроде заместителя при великом хане). В западной части Туркестана во времена правления Тамерлана такие трюки были явлением обыденным: никто не путал хана из рода Чингисидов, чье имя фигурировало на монетах династии, с настоящим правителем империи. Для китайцев признание такого принципа в качестве пустой формальности было более трудным делом, поскольку на востоке Чингисиды являлись также потомками императорского дома Юань. Таким образом, когда монголы избирали ханами Чингисидов, как того требовала монгольская традиция, китайцы думали, что это происходило потому, что вновь избранные ханы принадлежали к представителям дома Юань, подозревая здесь установку на избрание правителей, способных претендовать на китайский престол. Китайцы, имевшие склонность внимательно следить за «легитимным» родом, часто заблуждались относительно роли этих номинальных ханов в степной политике, детально фиксируя все их возвышения, правления, убийства и смещения. Монголы, видимо, отчасти сами давали повод для подобных подозрений со стороны Мин, поскольку присваивали своим ханам царские имена на китайский манер. Однако они, вероятно, делали это по традиции, без скрытого умысла — по той же самой причине, по которой продолжали использовать титулы, принятые среди чиновников в империи Юань [297] . Для китайцев, которые рассматривали политику племен как «варварскую» и в принципе недоступную для понимания, внимательное наблюдение за исчезающей династией Юань давало ощущение чего-то упорядоченного посреди растущей анархии в Монголии [298] .
296
Последовательность правления этих ханов слишком запутанна и сложна, чтобы излагать ее здесь в конспективной форме. Самое подробное описание можно найти в: Pelliot. Notes critiques d'histoire kalmouke. 2 vols.
297
Например, «тайджи» («князь»), «чинсан» («министр»), «зайсан» («племенной старшина»). — Примеч. науч. ред.
298
Serruys. Mongols. App. 3. P. 286–293.
Падение северной династии Юань открыло новые возможности для вождей степных племен, не принадлежавших к Чингисидам. В период существования Юаньской империи они были интегрированы в структуру монгольского государства и отвечали за охрану границ Монголии от атак соперничавших ханств. Эта охрана ложилась тяжелым бременем на плечи осуществлявших ее кочевников — бременем, которое исчезло вместе с падением династии. Первоначально юаньский двор и его войска поддерживали в степи твердый политический порядок. Однако без реальной экономической и политической базы этот порядок стал чужеродным трансплантатом, не имевшим шансов на выживание. Сокрушительное поражение в 1388 г. и последовавшая серия династических убийств создали условия для возвышения местных племенных вождей, что было необходимо для основания новой степной империи.