Опороченная
Шрифт:
Но на этот раз в роли получателя будет она сама.
Я даже не успеваю осознать, как кровь брызжет мне на лицо, окрашивая одежду в красный цвет. Я даже не знаю, как я вообще здесь оказался, и почему мои руки, кажется, утопают в мозговом веществе, когда я бью и бью, дробя кости и стирая всякое подобие человечности с лица этого человека.
По подробным спискам, которые дал мне Циско, я вычислил по крайней мере трех человек, все они работают на одно и то же подпольное казино в этом районе,
Осмотревшись, я понял, что в ярости я просто ворвался внутрь через черный ход, нашел мужчин и забил их до смерти.
Ну, по крайней мере, двух из трех.
Я окидываю взглядом комнату, замечая еще одного человека, забившегося в угол и изо всех сил пытающегося от меня убежать.
Мои губы дрогнули в жестокой улыбке, и я направился к нему.
Теперь не такие уж и сильные, когда не могут меня удержать.
И, заглянув в его трусливое лицо, я понимаю, кто он такой.
Тот, кто порезал мне лицо.
— Так, так, так, — тяну я, приседая перед ним. — Кто это у нас тут… — говорю я, разглядывая его с ног до головы.
Он такой тощий и хилый, а когда я присматриваюсь к его рукам, то понимаю, что у него полно шрамов.
Наркоман.
Я досадливо поджимаю губы, ведь какой смысл убивать того, кто уже слаб? Я не видел ничего особенного в том, чтобы похвастаться победой над человеком, который явно уступает мне во всех отношениях.
Но, увы, я здесь, и уже убил его друзей. Было бы нечестно оставить его в живых. Да и по отношению ко мне это было бы нечестно, ведь я наверняка потом пожалею об этом.
Схватив его за рубашку, я тащу его к столу в центре комнаты, по пути подбирая окровавленный нож.
Прижав его к столу, я некоторое время осматриваю его.
Может быть, мне не придется его убивать.
В конце концов, разве он и так не находится на расстоянии одной передозировки от могилы? Судя по тому, сколько следов от уколов у него на руке, он долго не протянет.
Но чтобы удовлетворить свою нездоровую тягу, я крепко держу его за шею, располагая лезвие у начала линии роста волос.
Его крики звучат музыкой для моих ушей, когда я тяну нож вниз, кровь льется, плоть раскрывается, как весенний цветок в цвету, лоскуты плоти дают мне понять, насколько глубоко я вошел в нее. И когда я добираюсь до его глаза, то захожу дальше. Может, они и пощадили мое зрение, но это не значит, что я окажу им ответную услугу.
Как-никак, в моем мире нет понятия «око за око». В моем мире, «око — и тебе конец».
Кончик лезвия достигает белка глаза. Несмотря на его крики, несмотря на то,
Но он не отключается.
Боль, видимо, тоже сильная, раз все его тело трясется — хотя, возможно, это от наркотической зависимости.
Тем не менее, я не останавливаюсь и проделываю то же самое с другим глазом, вынимая его из глазницы и позволяя ему вопить еще.
На моем лице появляется довольная ухмылка, когда я делаю шаг назад, наблюдая за своим произведением искусства.
В запертую дверь уже стучатся люди, которых, вероятно, привлекли его адские крики боли. Но прежде чем уйти, я не могу удержаться и подбираю выброшенные глазные яблоки, кладу одно ему в руку, а другое — в рот, который открывается с оглушительным пронзительным криком.
В нужный момент он сжимает зубами глазное яблоко, и желеобразная консистенция взрывается у него во рту.
Удовлетворенный половиной своей мести, я выхожу из комнаты, часть кипящей во мне убийственной ярости, реализовал на этих никчем.
Но перспектива вернуться в дом и знать, что я нахожусь за одной стеной от Джианны, не помогает. Совсем.
Как я смогу не убить ее к чертям?
Уже глубокая ночь, когда я добираюсь до дома, иду прямо в свою комнату и стягиваю с себя окровавленную одежду.
Мои костяшки пальцев испачканы красным, как и весь я, и от меня воняет всеми разрушениями, которые я причинил.
От меня воняло смертью.
Сбросив с себя рубашку, я уже собираюсь расстегнуть брюки, как вдруг слышу скрип двери.
Поворачиваю голову в ту сторону, откуда доносится шум, и вижу, как в комнату входят маленькие изящные ножки.
Она одета в свою розовую ночную сорочку. Та самая, которая всегда вызывает у меня влажные сны и видения о том, как я погружаюсь в нее.
Но сейчас, когда я вижу ее — настоящую ее — единственное, что я хочу погрузить в нее, это мой нож.
Может, после того, как она подавится моим членом.
Эта коварная сучка имеет наглость выглядеть застенчивой, когда она с трепетом смотрит на меня, ее нижняя губа дрожит, когда она осматривает мое тело, ее глаза расширяются при виде крови.
Она тихо ахает, и все мои силы уходят на то, чтобы не отплатить ей за то, что она сделала из меня дурака, прямо здесь и сейчас.