Опричнина
Шрифт:
Интересные данные о Ливонской войне и боярской крамоле имеются у польских хронистов Мартина Вельского [380] , Матвея Стрыйковского [381] и прибалтийских историков Рюссова (1578), Геннинга (1595) и Ниенштедта [382] . Отдельные сведения об опричнине сообщают иностранные авторы, писавшие специально о России в 60-90-е годы XVI в.: Р. Барберини (1564) [383] , Рандольф (1568–1569) [384] , Пернштейн [385] , Кобенцель [386] , Ульфельд [387] , Даниил Принц [388] (последние четверо писали о посольстве 1575–1576 гг.), Горсей [389] , Флетчер [390] (1591) и др. [391]
380
Bielski Marcin. Kronika.
381
Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska, Zmodska i wszystkiej Rusi. Warszawa, 1846. Т. II.
382
Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. III. Рига, 1880. С. 155 и след.; Т. IV. Рига, 1881. С. 33, 40 и след. (Далее — Прибалтийский сборник). Сочинение Геннинга (Henning) на русский язык не переведено. См.: Scriptores rerum Livonicarum. Bd. II. Riga und Leipzig, 1848. P. 193–368.
383
Путешествие в Московию Рафаэля Барберини в 1564 г. // Сказания иностранцев о России в XVI–XVII вв. / Изд. В.М. Любич-Романович. СПб., 1843; Скрынников Р.Г. Начало. С. 61.
384
Середонин С.М. Известия англичан о России во второй половине XVI века//ЧОИДР. 1884. Кн. IV. С. 91–95.
385
Донесения о Московии Иоанна Пернштейна // ЧОИДР. 1876. Кн. I. С. 1–20. «Записка Пернштейна» составлена по отчету Кобенцеля 13 марта 1575 г. (Багалей Д. Записки о Московии Иоанна Пернштейна и принца Данила фон Бухау // Сб. соч. студентов Киевск. ун-та. Т. I. Вып. 1.1880. С. 77–99).
386
О нем см.: Вержбовский Ф. Донесения Иоанна Кобенцеля о Московии от 1576 г. Варшава, 1901; Он же. Посольство Кобенцеля в Москву в 1575–1576 гг. Варшава, 1896.
387
Путешествие в Московию датского посланника Якова Ульфельда в 1575 г. // ЧОИДР. 1883. Кн. I. С. 1–16; Кн. II. С. 17–40; Кн. III. С. 41–56; Кн. IV. С. 57–62.
388
Начало и возвышение Московии. Сочинение Данила Принца из Бухова // ЧОИДР 1876. Кн. III. С. 1–40; Кн. IV. С. 41–75.
389
Записки о Московии XVI в. сэра Джерома Горсея. СПб., 1909 [Горсей Джером. Записки о России. XVI — начало XVII в. М., 1990].
390
Флетчер Д. О государстве Русском. СПб., 1906. (Далее — Флетчер); Середонин С.М. Сочинения Джильса Флетчера «Of the Russian Common Wealth» как исторический источник. СПб., 1891.
391
См., например, рассказы английских современников о московском пожаре 1571 г. (Стороженко Н. Материалы для истории России, извлеченные из рукописей Британского музея в Лондоне // ЧОИДР. 1870. Кн. III. С. III–IV, 6–7); Шмурло Е. Известия Джованни Тедальди о России времен Иоанна Грозного // ЖМНПр. 1891. № 5. С. 121–146, а также: Английские путешественники в Московском государстве в XVI в. М., 1937; Гейденштейн Р. Записки о Московской войне (1578–1582). СПб., 1889.
Таков краткий обзор источников по истории опричнины.
Глава II Предгрозовые годы
Опала Адашева и Сильвестра в 1560 г. не была только проявлением патологической мнительности царя Ивана в припадке отчаяния обвинившего своих старых друзей в гибели царицы Анастасии. Уже давно всесильные временщики ожидали надвигавшейся грозы. Ушедший во время болезни царицы на покой в Кириллов монастырь Сильвестр еще раньше, в 1553–1555 гг., вызвал недовольство Ивана IV своими простарицкими симпатиями, а его близость к нестяжателям и даже в какой-то мере к «еретикам» использовалась «прелукавыми» — осифлянами, чтобы разжечь к нему вражду царя. «Прекословие» Адашева по вопросу о целесообразности Ливонской войны дорого стоило России: получив в 1559 г. благодаря заключению перемирия передышку, ливонские рыцари втянули в конфликт польского короля Сигизмунда II Августа, приняв его протекторат над Ливонией. Безрезультатность широко задуманного похода Даниила Адашева на Крым в 1559 г. могла вызвать только раздражение у своенравного монарха.
Но даже не в личной неприязни царя к деятелям Избранной рады и не в их отдельных просчетах кроется основная причина расхождения Ивана IV со своим ближайшим окружением. Дело заключалось в самом существе правительственной политики и в тех силах, которые поддерживали Избранную раду и новых друзей Ивана Грозного из числа его свойственников (Романовы-Юрьевы).
В ходе реформы середины века дворянству удалось потеснить феодальную аристократию и добиться некоторого ограничения ее прав и привилегий, уходивших своими корнями во времена удельной раздробленности. Однако два важнейших требования рядовых феодалов не были удовлетворены: речь идет о земле и крестьянах.
Вельможная знать не склонна была поступиться своими огромными латифундиями в пользу малоземельной служилой мелкоты. Обладая значительными денежными средствами, княжата и бояре легко переманивали к себе крестьян от средних и мелких помещиков, а потому не стремились к скорейшей ликвидации крестьянского выхода.
Кичившаяся своей родовитостью княженецкая аристократия держала в своих руках наиболее доходные и почетные должности в государственном аппарате, суде и армии, а на долю приказного дьячества и служилого дворянства приходилась вся трудоемкая, сопряженная с каждодневными тревогами работа, которая не приносила обычно ни громкой славы, ни баснословных доходов. Потребность дальнейшего наступления на феодальную знать была очевидна и осознавалась такими дальновидными мыслителями, как И.С. Пересветов. Но это наступление могло проводиться только на основе завершения процесса объединения русских земель, ликвидации пережитков удельной раздробленности и утверждения абсолютной власти монарха.
Наиболее мощными форпостами удельной децентрализации в стране были Старицкое княжество и Великий Новгород. Ликвидация старицкого удела была поставлена в повестку дня еще во время малолетства Ивана Грозного, когда в 1537 г. «поимали», т. е. схватили, князя Андрея Ивановича и бросили его в темницу. Князь Андрей умер в заточении. Пришедшие вскоре к власти Шуйские в 1540 г. выпустили на свободу его сына Владимира, которому был возвращен старицкий удел. С князем Владимиром Андреевичем уже в середине XVI в. в определенных кругах княжат и бояр связывались надежды на изменение
Старицкие князья как единственная реальная сила, могущая противостоять московскому самодержавию, являлись естественными союзниками новгородских помещиков, а также купцов, выражавших недовольство сокращением своих «прибытков» после ликвидации самостоятельности Господина Великого Новгорода. Выступления этих новгородцев в 1537 г. в поддержку князя Андрея, а в 1539 г. Шуйских были не случайными эпизодами, а серьезным напоминанием московскому правительству, которое впоследствии не забыл Иван Грозный. Если старицкий князь выступал наиболее серьезным кандидатом в преемники Ивана IV, то Новгород являлся самым крупным экономическим соперником Москвы. Еще в 1549 г. Иван IV ликвидировал новгородские рядные грамоты, т. е. привилегии торгово-ремесленного населения Новгорода. Однако новгородские помещики сохраняли свою корпоративную обособленность от служилых людей основных русских территорий. В своей массе они происходили из числа боярских послужильцев, испомещенных в землях Великого Новгорода Иваном III. Даже в середине XVI в. они продолжали считаться «помещиками» в отличие от московских, владимирских, переяславских и других детей боярских, владевших своими землями на вотчинном праве. Первая и вторая статьи новгородских помещиков приравнивались соответственно ко второй и третьей статьям детей боярских. В состав государева двора, судя по Дворовой тетради 1551–1560 гг., они не входили вовсе. Служилая и поземельная неполноправность должна была являться источником постоянного недовольства новгородского дворянства в XVI в.
Да и в своем управлении Новгород сохранял отдельные черты былой самостоятельности. Их хорошо показал в своей последней книге М.Н. Тихомиров [392] . Новгородские наместники вели полусамостоятельные сношения с Ливонией и Швецией. Большую роль в управлении играл новгородский владыка. Сохранялись еще пятикончанские старосты и другие старые органы новгородской администрации. В Новгороде существовал собственный монетный двор, а выпускавшаяся им «новгородка» была наряду с «московкой» основной денежной единицей Русского государства. События начала XVII в., когда Новгород на время перешел под власть шведов, показали правильность настороженного отношения московского правительства к новгородским вольностям.
392
Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии. М., 1962. С. 279–283.
Интенсивный рост торгово-денежных связей в стране, приводивший к складыванию предпосылок всероссийского рынка, наталкивался на бесконечное множество феодальных перегородок, являвшихся прямым следствием неизжитости экономической и политической раздробленности. Русские горожане уже в восстаниях середины XVI в. заявили о своих требованиях, с которыми вынуждено было считаться правительство Адашева и Сильвестра. Дело шло в дальнейшем о создании более благоприятных условий для развития городов и торговли. Да и сами гости и другие торговые люди начинают принимать деятельное участие в государственном аппарате, входя в состав дьячества как наиболее осведомленные эксперты по финансовым вопросам. Им поручались ответственные миссии по торговым связям со странами Запада и Востока. Сидя в финансово-административных приказах и беря на откуп сбор податей в отдельных русских землях, они изыскивали способы для пополнения государевой казны. Однако это было лишь только началом — в Боярской думе и Земском соборе почти не слышался голос даже наиболее именитых представителей третьего сословия, которых попросту третировала московская аристократия.
Накануне введения опричнины на положении народных масс начинало уже сказываться перенапряжение сил, вызванное дорогостоящими войнами и перестройкой государственного аппарата. Однако в грядущей схватке с последышами феодальной раздробленности правительство Грозного могло рассчитывать на сочувствие крестьянства: крестьяне люто ненавидели своих господ, как вотчинников, так и помещиков; но, задавленные нуждой, они не могли еще отрешиться от своих наивно-монархических иллюзий. Экономический подъем страны давал в руки московской власти, казалось бы, достаточно ресурсов для проведения активных внешне- и внутриполитических акций. Однако первые признаки спада сказались уже в 50-е годы, когда в северных и центральных уездах появились сначала спорадически, а затем как грозное предзнаменование запустелые дворы и починки.
Сможет ли новое правительство преодолеть эти первые трудности и осуществить надежды, которые возлагали на него разные социальные слои русского общества? Последующие события дали ответ на этот вопрос.
Конец 1560 г. был ознаменован крупными успехами русской внешней политики. В сентябре 1560 г. в Москву пришли радостные вести о взятии в Ливонии воеводами князьями Иваном Федоровичем Мстиславским и Петром Ивановичем Шуйским городов Полчева и Тарваста [393] . Эти победы облегчались продолжавшимися крестьянскими восстаниями в Прибалтике. Восставшие против ливонско-немецких поработителей эстонцы и латыши получали от русских серьезную помощь в борьбе с Орденом и ливонскими помещиками [394] . Развал Ливонского ордена завершился подписанием 28 ноября 1561 г. акта в Вильне о подчинении орденских владений Сигизмунду II Августу, вассалом которого стал последний магистр Ордена Г. Кеттлер. Еще ранее, летом 1561 г., немецкое рыцарство Северной Эстонии присягнуло на верность шведскому королю Эрику XIV. Отдельные набеги литовских войск не были успешными. Лишь в сентябре 1561 г. после шестинедельной осады литовцы во главе с гетманом Николаем Радзивиллом смогли захватить город Тарваст [395] . Не рассчитывая на собственные силы в борьбе с крестьянской войной и русскими войсками, немецко-балтийские феодалы пошли на раздел Ливонии между соседними государствами, стремясь использовать их против грозного Московита [396] .
393
ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 230: ПЛ. Вып. II. М., 1955. С. 241.
394
См.: Зутис Я.Я. К вопросу о ливонской политике Ивана IV // Изв. АН СССР. Серия истории и философии. 1952 Т. IX, № 2. С. 140–141.
395
ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 339: ПЛ. Вып. II. С. 241. Царь организовал тщательное расследование причин сдачи Тарваста. В его архиве хранилось: «Дело тарваское, про Тарваское взятье, как приходил под Тарвас тротцкой (в издании описка: «троетцкой» — А.З.) воевода, и сыск детей боярских родства, которые были в Тарвасе во взятье» (ОЦААПП. С. 41 [ГАР. С. 92]).
396
См.: Королюк В.Д. Ливонская война. Из истории внешней политики Русского централизованного государства во второй половине XVI в. М., 1954. С. 48–49.