Оракул с Уолл-стрит 4

Тыналин Алим

Следующий слайд показывал соотношение цены акций к прибыли компаний.

— Коэффициент P/E для ключевых промышленных компаний достиг исторического максимума — 30, а для некоторых технологических компаний превышает 50. Это означает, что инвесторы платят за будущую прибыль, которая может реализоваться только при среднегодовом росте в двадцать пчть процентов в течение следующих пяти лет.

Хендерсон нетерпеливо подался вперед:

— Мисс Левински, высокие мультипликаторы лишь отражают веру инвесторов в продолжение роста. Мы вступили в

новую эру процветания, как подчеркивают все ведущие экономисты.

Сара бросила на него невозмутимый взгляд:

— Именно об этом я и говорю, мистер Хендерсон. Рынок основан не на фундаментальных показателях, а на вере. А вера может испариться в одночасье.

Она перевернула следующий слайд:

— Вот второй тревожный признак, который мы обнаружили. Количество маржинальных счетов за последний год выросло на четыреста процентов. По нашим оценкам, около шестидесяти процентов всех сделок с акциями сейчас совершаются с использованием кредитного плеча.

Я подался вперед, внимательно изучая график. Это второй явный признак приближающегося краха.

— Что означает, что большинство инвесторов имеет лишь десять процентов собственных средств в своих позициях, — добавил я. — При падении рынка всего на десять-пятнадцать процентов сработают требования о довнесении маржи, и начнутся массовые вынужденные продажи.

— Именно так, сэр, — кивнула Левински. — Мы смоделировали сценарий такого развития событий. Вот что получилось.

Она показала следующий слайд с графиком потенциального падения рынка, напоминавшим обрыв скалы.

— Боже правый, — пробормотал один из ассистентов. — Это же катастрофа.

— Это всего лишь теоретическая модель, — возразил Хендерсон. — Основанная на гипотетическом снижении рынка, которое маловероятно при текущем экономическом росте.

Я жестом попросил Левински продолжать.

— Третий тревожный признак: явное расхождение между ценами на акции и фундаментальными показателями экономики. Посмотрите на этот график.

Новый слайд показывал два расходящихся графика: индекс акций, стремительно растущий вверх, и индекс промышленного производства, демонстрирующий заметное замедление за последние шесть месяцев.

— Объемы производства стали растут лишь на два процента в год, автомобильной промышленности — на пять процентов, железнодорожные перевозки показывают снижение на три процента. При этом акции соответствующих компаний выросли на тридцать пять — сорок процентов за тот же период.

В комнате повисло напряженное молчание. Даже Хендерсон, похоже, был озадачен этими цифрами.

— Что вы предлагаете? — спросил Прескотт наконец.

Левински взглянула на меня, ища поддержки:

— Мы рекомендуем начать постепенное сокращение рисковых позиций в портфеле. Особенно тех, что связаны с высокотехнологичными компаниями и розничной торговлей. Перевести часть активов в государственные облигации. Увеличить долю наличных до двадцати процентов.

— Безумие! — воскликнул Хендерсон. — Мы упустим колоссальный

рост! Все аналитики с Уолл-стрит прогнозируют продолжение бычьего рынка минимум на два года!

— А когда аналитики с Уолл-стрит предсказывали обвал? — спокойно возразила Левински. — Никогда. Они всегда оптимистичны. Даже перед крахом 1907 года все говорили о «новой эре процветания».

Я решил вмешаться:

— Спасибо, мисс Левински. Ваш анализ, как всегда, тщателен и убедителен. Джонатан, Маркус, что скажете?

Прескотт откашлялся:

— Данные действительно тревожные. Но слишком радикальное изменение курса может вызвать подозрения у клиентов и повлиять на нашу репутацию.

— Согласен, — кивнул Хендерсон. — Успехи не должны затмевать осторожность.

Я отложил карандаш и внимательно посмотрел на старшего аналитика.

— Маркус, ваша забота о клиентах похвальна. Но не кажется ли вам, что именно сейчас мы должны думать о сохранении их капитала, а не о краткосрочных прибылях?

Хендерсон вздохнул.

— Билл, я в этом бизнесе тридцать лет. Видел подъемы и спады. Но нынешний рынок… он другой. Президент Гувер и его администрация обещают неограниченный рост. Федеральный резерв поддерживает экспансию. Каждый день приносит новые рекорды. Что именно вы увидели такого, чего не замечают все остальные?

— Дело не в том, что я вижу, а в том, что многие предпочитают не видеть.

Я поднялся и подошел к стене, где Левински развесила диаграммы. Указал на третий график:

— Объем маржинальных счетов достиг восьми с половиной миллиардов долларов. Это больше, чем вся денежная масса, циркулирующая в Соединенных Штатах! Средний инвестор контролирует активы, внося лишь десять процентов собственных средств. Остальное — кредит.

— Рычаг открывает возможности, — заметил Прескотт, хотя в его голосе уже не было прежней уверенности.

— Рычаг работает в обе стороны, — парировал я. — При десятипроцентном падении рынка сработают маржин-коллы. Брокеры начнут требовать довнесения средств. Большинство инвесторов не сможет их предоставить. Начнутся принудительные продажи, что еще сильнее собьет цены, запуская порочный цикл.

В комнате повисло тяжелое молчание. За окном все так же сиял майский день, но атмосфера в конференц-зале изменилась. Сара Левински кивнула, открыто поддерживая мою позицию. Я видел, как двое ее ассистентов обменялись встревоженными взглядами.

— Существует еще один фактор, о котором мы не упомянули, — продолжил я. — Объем банковских кредитов для спекуляций на бирже вырос вдвое за последний год. Банки слишком охотно кредитуют биржевых спекулянтов, пренебрегая традиционным кредитованием бизнеса.

Я постучал пальцем по диаграмме, показывающей исторический максимум соотношения цены к прибыли для промышленных компаний.

— Пузырь может лопнуть не из-за экономического спада, а от собственного веса. Достаточно малейшего толчка, и вся пирамида маржинальной торговли рухнет.