Осенний лист или зачем бомжу деньги
Шрифт:
Окрошка потоптался у двери, пошмыгал носом и вышел. Сидоров сменил свой выходной костюм на повседневную форму одежды, а пока он переодевался и аккуратно вывешивал костюм и пальто на плечики,
Альфред отыскал карту и нужную кальку.
– Карта старая, - расстроено сказал Альфред.
– Пархом живет в коттеджном поселке 'Мечта олигарха', а этого поселка, когда карты составляли, еще и в планах не было. Слов-то таких, коттедж, олигарх, тогда не знал никто.
– 'Мечта олигарха'? А в каком доме Пархом живет? Не в том ли, где ворота две сисястые кариатиды подпирают?
– В
– Видел я этот дом. Проходил как-то рядом… - Сидоров подошел к столу и склонился над картой.
– Раньше, где теперь эти 'мечтатели' живут, рабочий поселок был. Он так и назывался - 'Рабочий поселок'.
Да вот он на карте серым квадратом обозначен. А вот эта пунктирная линия на кальке - врезка в магистральный коллектор.
Сидоров закурил.
– Красивый, между прочим, поселок был, - с ностальгией в голосе сказал он.
– Зеленый. Сирени много было. Пахло весной - обалденно! В поселке этом большинство искровцев до конверсии проживало.
– Я знаю, - печально кивнул головой Альфред.
– Я тоже там жил. С мамой. Мама умерла.
– Соболезную.
– Это давно было… Мы с ней в бараке жили. Так, как мы, многие тогда жили. В основном в деревянных бараках. Печки топили, туалет во дворе. Но там и большие кирпичные дома были. Так что врезка в коллектор, понятное дело должна была быть. А еще в поселке психбольница стояла, большая, трехэтажная. Тоже кирпичная. Наш поселок еще психами называли.
– Называли. А потом все бараки снесли, безработных искровцев переселили в отдаленный микрорайон на северо-востоке. Теперь там и живут, дым и копоть глотают. А психов разогнали кого куда. Кого-то родственники забрали, а некоторых, от кого родственники отказались, по другим психушкам распределили. Кое-кто сбежал, теперь бомжует.
Двое наших, сестры Звягинцевы…
– Женщины?
– Мужчины, но считают себя женщинами. Вообще-то они существа практически бесполые. Нет, никого гомосексуализма, просто вообразили себе, что они женщины так и живут. Вот и все. Обособленно живут, тихо, мирно, как две монашки, бомжей мужского пола стесняются, сторонятся их и никого к себе не подпускают. Однажды как-то озабоченный один пытался к ним подлезть, но Андрюха Звягинцев, он старший из сестер, таких ему… навалял. По-бабьи навалял, но тому мало не показалось. Харю всю ему расцарапал и яйца чуть не оторвал.
Эти Звягинцевы, Андрей и Иван, заводские старожилы, они сюда на
'Искру' первыми пришли. Первооткрыватели, так сказать… Ну, ладно, пошли, а то Окрошка наверное уже заждался.
Окрошка стоял на лестничной площадке и, не зная чем себя занять, раскручивал на пальце тяжелую связку ключей.
…Человек, сидящий напротив Пархома в просторном кресле, в котором могло бы разместиться двое таких, как он, был поразительно похож на бывшего, скандально известного, генерального прокурора. То же круглое хитроватое лицо и та же проплешина, тщательно прикрытая остатками редеющего чуба.
– Важняку Оболенцеву дано другое задание. Следственную группу, которая выедет
Голос у человека похожего на отставного генерального прокурора был такой же вкрадчивый, с легкой картавинкой, как и у оригинала. Ну, прямо почти стопроцентное сходство. Больше того, собеседник Пархома был так же прокурором, правда, не генеральным, а всего лишь, прокурором города, но зато не бывшим, а действующим. Поговаривали, что именно благодаря своей похожести на генерального он и занял в свое время этот пост. Прокурора города звали Никитой Ивановичем
Малюткиным. Пархом прозвал его Малютой, косвенно намекая на известную фамилию. Никита Иванович не обижался на это прозвище, а втайне даже гордился им.
– Это замечательно, - кивнул Пархом, смакуя дорогой французский коньяк.
– Но все это лабуда. Следователь, пусть даже по особо важным делам, всего лишь пешка. Его легко заменить другим, сделать рокировку, так сказать.
Услышав шахматную терминологию из уст Пархома, Малюткин, заядлый шахматист, удивился и с трудом заставил себя не улыбнуться. Он был убежден, что кроме буры, храпа и секи, этот денежный мешок ни во что играть не умеет и даже вряд ли знает, что существует такое искусство
– шахматы.
– Что наверху, Малюта?
– продолжал Пархом.
– И давай-ка без вариантов. Как есть.
– Все в порядке, дорогой Максим Игоревич, - успокоил Пархома
Никита Иванович, - все в полном порядке. И под моим личным контролем. Зам генерального заболел и будет болеть столько, сколько надо. Пока ему не дадут отмашку.
– И во сколько мне обойдется оплата его больничного листа?
– Сущая мелочь. Четыреста тысяч долларов. Плюс расходы.
– Что так мало?
– с издевкой спросил Пархом, справедливо заподозрив, что размер московской взятки составляет наверняка не больше половины озвученной прокурором суммы. Малюткин не заметил издевательской интонации.
– Если бы мы обошлись только взяткой, сумма была бы в два с половиной раза больше. Но мы подстраховались, - похвастался он.
–
Заместитель генерального прокурора очень привязан к своей семье. В дочери души не чает. А она такая юная! И такая доверчивая…
Четырнадцать лет…
– А чего?
– похабно ухмыльнулся Пархом.
– Само то! Еще не телка, но телочка…Надеюсь, вы ее не того…?
– Ну что вы, Максим Игоревич!
– Малюткин наигранно возмутился, всплеснув в воздухе пухлыми ладошками.
– Как можно?
– Все можно, но не в этой ситуации. Он ведь, больной твой и взъерепениться может, - изрек Пархом умную мысль.
– И тогда все насмарку.
– Вы просто читаете мои мысли! Естественно, ничего с этим ангелочком плохого не произошло. И не произойдет. Она просто погостит какое-то время на подмосковной даче у одного моего хорошего знакомого. А потом вернется к папочке.
– Ага, - согласно кивнул Пархом.
– …Вот это 'плюс расходы', это чего? Это сколько?
– Да немного. Тысяч семьдесят-восемьдесят. Максимум сто…