Ошибка Лорда Эшвуда
Шрифт:
– Великолепно, - протянул Дэш.
– Мы были бы великолепными любовниками. Это ваш аргумент.
– Да.
– Вы, неопытная, добропорядочная девственница, знаете, как доставить удовольствие мужчине. Лучше, чем любая веселая вдова или куртизанка.
Дрожь пробежала по ее телу. Нора начала волноваться о том, а не хочет ли он разоблачить ее в том, что она блефует - и что она будет делать, если он это сделает.
Тем не менее она не могла отступить.
– Меня не волнует, сколько у тебя было любовниц и насколько они были опытными.
–
– В одном кончике моего пальца страсти больше, чем во всем их теле.
Он оперся локтем на стол. В уголках его губ заиграла улыбка.
– Ну, Элинора Джейн Браунинг. Что, черт возьми, вы делали этим кончиком пальца?
– Разве вам не хотелось бы узнать. Она сохранила дерзкий тон, стараясь не выдать свою нервозность.
– Я думаю, что да, хотелось.
Его взгляд медленно прошелся вверх по ее телу, задержавшись на округлости груди там, где она выходила за пределы корсета. У нее участился пульс и тяжело стало дышать.
Как он это сделал? Ему даже не нужно было прикасаться к ней. Ему даже не нужно было говорить. Всего лишь взгляд этих пристальных глаз, и у нее напряглись соски, натягивая ткань льняной сорочки.
Он заметил.
– Здесь холодно, - сказала она бессмысленно.
– Хорошо, - ответил он.
– Мы не можем этого допустить.
Дэш встал из-за стола и обошел его, подходя, чтобы встать перед ней. Весь путь занял три шага, но для Норы это была вечность. Между ними нарастало напряжение. Теперь они у нее болели, а в месте соединения бедер пульсировала тупая боль.
Медленно, обдуманно он поднял одеяло с того места, где она отбросила его в сторону, встряхнул его, а затем накинул на нее.
– Вот так. Он натянул одеяло ей на плечи.
– Лучше?
Она не знала, что на это ответить. Ее чувства были затуманены запахами бренди, кожи и мускуса. Она не могла перестать пялиться на растегнутый ворот его рубашки и интригующее завитки темных волос, которые он обрамлял.
– Нора. У него был хриплый голос. Интимный.
– Если ты думаешь, что идея соблазнить тебя никогда не приходила в голову, уверяю тебя - ты ошибаешься. Совершенно неправа.
– Тогда что тебя остановило?
Он сделал шаг назад, выводя ее из оцепенения.
– Мое хорошее воспитание, конечно.
– Ваше хорошее воспитание. Пожалуйста. Скажите мне, какая часть вашего хорошего воспитания была продемонстрирована, когда мы были в Лондоне?
Он скривился.
– Да, Лондон. Признаю, это было непростительно с моей стороны.
– Непростительно, - передразнила Нора, подражая его глубокому голосу.
– Вы обещали моему отцу, что присмотрите за мной в городе. Я прождала вас три недели у своей тети на Беркли-сквер, прежде чем вы соизволили явиться. А когда вы это сделали, то появились в ее гостинной небритый и пропахший бренди. Хуже того, от вас несло французскими духами. Но я простила вам все, потому что вы наконец, пришли и пригласили меня на вечер в театр со своими друзьями.
Он провел рукой по лицу.
– Наконец-то, подумала я. Вот лондонский сезон о котором я мечтала. Вы должны были знать, что я никогда особо не увлекалась балами или танцами. Я стремилась к культурным
– Она рассмеялась над собой, вспоминая.
– Я так волновалась о том, что поставлю тебя в неловкое положение. Я разговаривала со своим отражением в зеркале на немецком, французском, итальянском языках. Я дважды прочитала газеты за неделю. А затем…
– А потом я повел вас в театр. Как и обещал.
– О, да. Вы это сделали. Мы были вместе в ложе вместе с вашими оксфордскими друзьями - трансжирами и их легкодоступными женщинами. Они грубо смеялись и болтали на протяжении всего первого и второго актов. Вы игнорировали меня. Я наблюдала, как женщина в алом воткнула бокал с вином себе в декольте. А потом я смотрела, как вы из него пили.
– Я вел себя в тот вечер, как осел. Я это знаю.
– Я знаю. Вы сделали все это специально, на публике, заранее все продумали, явно с одной целью, чтобы обидеть меня. Ранить меня. Так что я хочу знать, почему?
– Вы ещё не знаете почему? Вы утверждаете, что знаете меня лучше, чем я знаю сам себя?
– Я хочу услышать, что вы мне скажете?
Дэш молчал.
Тихая ярость в ней только нарастала.
–Мой отец искал вам оправдание, вы же знаете. Когда я вернулась домой вся в слезах и униженная, он пытался мне сказать, что так сильно на вас подействовала смерть Эндрю. Что бедный молодой человек, должно очень скорбит.
– Он был прав. Я горевал.
– Моя мать тоже меня утешала. Она сказала, что всем мужчинам вашего возраста нужно перебеситься.
– И ваша мать также была права. Мне было двадцать два, я был богат, с нормальными аппетитами и редко контролировал свое поведение.
– Вы были трусом, - выпалила она.
Он вздрогнул.
– Вы были трусом. Вы знали, что я надеялась. Надеялась и моя семья. Вместо того, чтобы мягко все объяснить, наедине - как того требовало элементарное уважение, - вы решили устроить мне спектакль. Чтобы публично унизить меня. Чтобы выставить меня дурочкой.
– Я был молодым, я охотно это признаю. Зеленый юнец. Как и вы. У вас были девичьи нереальные мечты. Я знаю, как работает женское воображение, оно в мгновение ока переходит от влечения к браку. В своих мыслях вы, вероятно, уже давали имена нашим детям и выбирали новые ковры для Уэстфилд - Чейз. Вышивали "Леди Дэшвуд" на своем приданом.
– Вы ошибаетесь, - подстраховалась она. О, только насчет части из них. – Я ненавижу вышивать.
Кроме того, она выбирала только имена для девочек. Она планировала дать ему возможность самому выбрать имена для мальчиков.
– Я действительно уважал вашу семью, - сказал он.
– И вас. Осмелюсь сказать, что вас я уважал намного больше, чем это делали вы.
– Вы испытывали ко мне уважение? О, это здорово. Не считая той демонстрации вашего ко мне уважения в Лондоне, вы даже не попрощались со мной, когда приняли должность у сэра Бертрама.