Оскол
Шрифт:
– Какого врага?
– Скрытого. Он скрывал подлую сущность под личиной педагога истории.
– И как вы его разоблачили?
Петя счастливо заулыбался:
– Один из кружковцев опознал его на фотографии. Там Дмитрий Иванович был в погонах прапорщика. Да еще с царским крестом.
Подошел освободившийся Лунин и понимающе закивал.
– Я тоже помню, дедушка попался один перед войной. Пролетария все корчил из себя. Книжка у него изотовская**, а как портфель вскрыли - куда там Леньке Пантелею.
* ОРС - отдел рабочего снабжения. Организация, занимавшаяся
** Изотовская книжка - удостоверение, выдаваемое ударникам тяжелой промышленности. Названа по имени передового шахтера Никиты Изотова. Давала ряд льгот.
Деньги, номерные облигации, денежно-вещевые билеты. И все фальшивое...
Участковый замолчал, а я спросил Петю:
– Как же вы добыли карточку, выкрали тайным взломом?
– Почему тайно?
– удивился Рузайкин.
– Дмитрий Иванович занятия кружка у себя дома проводил иногда, там и подсмотрели в альбоме.
Во, детки! Хорошо, что не довелось мне учительствовать в заведениях Наркомпроса тамошних краев... Чтоб завершить аккорд спросил у разоблачителя:
– Ну и сколько лет твоему Дмитрию Ивановичу дали?
Петя опустил плечи.
– Ничего не дали, только из школы выгнали.
– Стало быть, невиновен оказался?
– Ну да.
– А чего тогда вы, сволочи, на советского гражданина поклеп возвели?
– Да какой он советский, товарищ старший лейтенант! Самодержавный офицер, а туда же, в госучреждение!
Эх, Петя! Принципиальный ты и честный, как лозунг, но шибко бдительный. При умелом раскладе, сделает тебя комиссар своим "недрёманным оком". Так что придется слегка утихомирить активиста.
– По-твоему, Рузайкин, все бывшие офицеры враги народа?
– Ну да, а как еще?
– Кто тебе это внушил?
Петя хлопал белыми ресницами.
– Я... мне... осмыслил в плане Гражданской войны и сделал выводы.
– Кто еще из твоих дружков так думает? Отвечай! Есть еще такие?
– Д-да.
– Т-а-а-к. Значит, целая организация. Молодец. Ты винтовку отдай пока ефрейтору.
– Мою?
– Твою-твою.
– З-зачем?
– З-затем, что ты, боец Красной Армии, распространяешь клеветнические слухи в адрес военного и партийного руководства эсэсэсэр.
Бедняга дернулся и начал сереть. Волжский румянец уступил место синеватой бледности и вдобавок Петя стал меньше ростом.
– Я не клеветничествую, товарищ командир... Нас так учили...
– Чему тебя учили, Рузайкин? Тебя учили, что комфронта Говоров предатель рабочего класса? Он ведь не прапорщик, а целый подпоручик. Да еще у Колчака служил! По-твоему, товарищ Жданов тоже враг народа? Дворянин! А писателя-орденоносца Толстого, куда прикажешь девать?! Он, вообще, граф!
– Товарищ командир... Я не знал! Я не думал...
– Чего ты не знал?! Прочитай в любой книжке, там все написано. Или ты что думаешь? Прокукарекал, а там хоть крыша гори?!
– Андрей Антонович, я... без всякой мысли! Честное комсомольское!
– То, что у тебя мыслей нет - не спорю. Я двадцать семь лет живу, но таких дураков не видел. А
Обернувшись, я рыкнул на Лиходея:
– Где ведро с водой?!
Тут же дзинькнула стальная дужка.
– Вот!
– Молодец. Вызови машину, жителей собери где-нибудь, и поставь к ним этого разоблачителя. Ну и... штык ему отдай, что ли.
Ефрейтор кивнул, а я подхватил ведро и выплеснул воду на измызганную "фрау" Мандрусеву:
– Умойся, смотреть на тебя противно.
Фронт под линией фронта
Бог весть, когда еще случай выпадет, поэтому я достал бритву и рядом с бабами, полоскающими белье в соседнем дворе, стал водить трофейным "Золингеном" по щеке, косясь в зеркало.
Зеркало, видимо, из квартиры эвакуированных, было тяжелое, в золоченой раме с резными лепестками и с претензией на старинность. Я даже стушевался как-то - моя физиономия не вязалась с резнолепестковым великолепием. В таком зеркале нужно расчесывать благородные бакенбарды, а не снимать щетину и подбривать виски "полубокса". Ну да ладно. Графов у меня в роду не было, разве что какой-нибудь татарский мурза времен Орды - загораю быстро, лицо за пару дней делается совсем черным, а волосы светлые и глаза синие. В общем, гибрид какой-то. Правда, внешности своей значения особого я не придавал, разве что руки длинные. Гимнастерку с такими руками намучаешься отыскивать. Большой размер и рост еще ничего - можно подобрать, а рукава непременно короткие.
Побрившись, я предался отдыху в актовом зале ЖАКТа, созерцая копию картины товарища Розанова "Похороны жертв Октября".
Славно-то как. Даже мухи зудят убаюкивающе тихо. Пивка б "мартовского" или "темно-бархатного" да задрыхнуть часа на два, а то с этим уплотнением рабочего дня без очереди в лазарете окажешься. Это в январе лафа была: лежи себе на тюфяке да оставшиеся калории считай. Фунт хлеба - не ситного, а дикая смесь отрубей, макухи, лошадиного овса и сдобренной целлюлозой муки - позволял еле шевелить ногами. Вот мы и шевелили тогда до ближайшего строения с печью. Такой вот ночной дозор - сплошное нарушение. Нельзя было оставлять улицы без патрулирования. А угрожать людям оружием, как сейчас? А мордой в дерьмо Мандрусеву? Ничего нельзя. Даже то, что мы здесь около Владимирской площади - нарушение. Это полоса обороны флота...
Только не переступи я "нельзя", эта немецкая гадина могла бы пройти через фильтр контрразведки. Лунин правильную байку рассказал про деда. Когда в марте чистили город, Агафонов заловил одного типчика. Тоже оказался фрукт: держал на антресолях списки коммунистов и комсомольцев. А в штабе местной обороны самым активным активистом считался.
Ладно, пора идти. Надо отдать рапорт комиссару Теплову и получить законные часы на "сон и отдых".
Успел я как раз: за ближним к месту происшествия углом лоб в лоб столкнулся с нашим комиссаром.