Оскол
Шрифт:
Первые сто метров шли по ровному бетону подземелья. Дальше бетон начал трескаться, потом дробиться в мелкое крошево и скоро дорожка превратилась в жидкое, противно хлюпающее месиво. Каким-то образом вода попала в коллектор, и теперь илистая грязь марала дно. Из кладки торчали арматурные стержни, и большого труда стоило увернуться от этих растопыренных железных пальцев.
Пройдя метров пятьсот, мы очутились на пятачке. Нас ждали. Недавний огнеметчик, его напарник, и третий - огромный дядька, как Илья Муромец у Васнецова - с многочисленными мелкими
Три богатыря были невидимо скованы той общностью, которая делает похожими друг на друга совсем не родных, но делающих одно на всех трудное и опасное дело. Что это за дело можно было только догадываться, но полтора пуда горючей смеси за спиной автоматически переводило их в категорию "награжден посмертно". Пуля, осколок или какой другой горячий кусок металла, попавший в баллон с керосином, превращают человека за две минуты в сгорающий факел. И хоронить уже некого. Даже кости через эти две минуты адского пламени сыпались в прах.
Седой лейтенант химслужбы, с которым я не так давно лежал в госпитале на Суворовском, поминал Господин Великий Новгород и подвалы его древних зданий. "Немецкий "Фламен" дальше бьет, - хрипел накачанный марафетовой дурью седой.
– Я фрицев в будку струями загнал и пожег всех. А тот сбоку зашел. Я раньше выстрелил. Только пламя короткое, а немец на сто шагов бьет". Иногда химик ругался: "В баллон парашу всякую пихают, сопло забивается. Шланг рвется - и на десять метров одни головешки". Когда наркоз уходил, лейтенант молчал, потому что боль - это строгая невеста и требует внимание только к себе одной. Бинты и марля - ее фата, а руки в прозекторских перчатках крепко держат избранника, прежде чем отпустить на волю. Какие двери выведут из белого лазаретного мира? Куда приведут они? Может, смерть укроет утренним легким платком? Или судьба в фартуке мастерового выпилит тебе деревянный протез. Но может и повезти. Каменный Арес вытащит личное дело с черной звездой и, листая шнурованную бумагу, задумчиво мотнет головой: нет, брат, еще послужи. А потом бахнет папкой и выдаст плацкарту в окопы близ какого-нибудь волховского болота или пропуск на параход в Невскую Дубровку*.
Уделом этих троих были питерские катакомбы.
Еще в октябре, в тяжелые дни начала осады, Город наполнили слухи. Детали и мелочи разнились, конечно, зато на выходе этого бурлящего слухами котла было вот что: город и флот в случае прорыва немцев будут взрывать. Тогда я и узнал про "Плутон". Команда состояла из людей, обученных подрывному делу, боевым действиям в подземных коммуникациях, гидротехнике и еще сотне вещей. Подземников сразу же "искупали в чернилах" - обштамповали грифами, из которых самый детский был "совсекретно".
Для чего здесь нужны огнеметы?.. И, вообще, чем они сейчас занимаются, если немцы дошли до рабочих окраин и там зазимовали?
Место, конечно, к романтическим размышлениям не располагает. Пробыл я здесь недолго, а пиявки страха угнездились не только под коленями, но и стыдно сказать в каком месте.
Было в этом страхе что-то от вероятного риска для жизни, немного от неизвестности и очень много от того, еще детского страха, который прячется на чердаках и под лестницами, мягко
Где-то рядом Мальцев сыпал проклятьями в сторону "плутоновского" командира.
– Горииванов, где конденсаторы?
– доносилось через перебранку его возмущение.
– Ты на меня не спихивай, ити его мать! Все снаряжение и карты обеспечивает твоя бригада!
Долго они еще спорили, а потом порезанный шрамами майор Горииванов, подозвал меня:
– Ты здесь поосторожней. Где скажу "беги" или "стой" - исполняй сразу. Иначе амба. Мальцева тоже слушай, его подопечные еще хуже моих будут.
Что он бормочет, какие подопечные? Не, надо чесать подальше отсюда. На воздух, к свету, к людям.
– Товарищ майор, тогда мы лучше поверху пойдем, как-то привычней будет.
– Не успеете. А что будет за опоздание - сам знаешь.
– Да не знаю я! И вообще...
– Старлей, ты пакет вскрыл?
– Да это не мой пакет!
– Отставить!.. Так что, ты давай. Действуй. А я тебя коротким путем доставлю на место.
Майор двигал своим заштопанным, как на обложке романа писателя-мракобеса М. Шелли, лицом и подумалось: с чего у Горииванова и у "гопника" морды кривые? Майор порезан, сявка пожжен. И что интересно: оба знакомы, как говорится, до боли.
* Невская Дубровка - плацдарм на левом берегу Невы, где шли ожесточенные бои до осени 1942г.
Я немного успокоился, хоть и странно здесь. Майор говорит загадками, Мальцев торочит к поясу железную маску, какие надевают голкиперы женских команд по хоккею, "молодой и веселый" Волхов вытащил пучок цветных проводков и напряженно водит колесики на своем адском ящичке. Только двое из этой компании занимались нормальным делом: гориивановские амбалы вспоминали 1927 год, когда Ленгубсовет физкультуры отменил бокс.
Разные происшествия случались в патруле. Приходилось сидеть в пустынном Александровском парке, ожидая немецкий десант, отбивать налеты на магазины и хлебные ларьки, ловить шпионов-ракетчиков, вывозить пацанов из фэзэушной амбулатории - все они померзли, и мы грузили их трупы, как дрова. Пару месяцев в патруле зимой 41-го - и оставшиеся годы можешь провести в дурдоме на Пряжке. Приходилось даже катать морские мины у побережья, а теперь вот в городской коллектор занесло.
Хорошее место: сырость, гниль, темно, и еще, наверное, крысы. "Гопник", кстати, назвал огнеметчиков "крысодавами" - занятный факт.
До войны эти звери добавляли хлопот местным жителям. Помню, были какие-то байки про крысиного барона и набеги крыс на амбары - там они сжирали все, что можно и отправлялись к Неве, покрывая склоны серым ковром. Интересно, бродят они здесь или все уже вошли в рацион, вслед за псами и воронами?
Пока командиры совещались, я клацал фонариком, изучая незнакомое место. Плесень, кирпич и грязь. Стены в трещинах, уходящих в боковой тоннель - слепой и короткий, построенный вкрай бестолково: он заканчивался трухлявой дверью с небольшой эмалевой жестянкой. Даже заглянувший сюда Мальцев не ответил, что это за каменный мешок.