Оскорбление третьей степени
Шрифт:
— Не прострелен. Я так и думал, — пробормотал он и передал тапочек Шиллю.
— Ничего не понимаю! — нахмурился тот. — Он-то здесь откуда?
Не отвечая, Лоренц поднял перевязанные документы и бережно положил их на стол. Вверху стопки находился полуистлевший грязно-серый бланк Главного управления имперской безопасности. Затем Лоренц вынул из сундучка жестяную шкатулку, отодвинул маленький засов, достал из коробочки мерцающую медаль и пояснил, покрутив ее на свету:
— Орден Железной короны второго класса! Коллекционеры купили бы его минимум за пять тысяч евро.
Последними шли два пистолета, тщательно завернутые в газеты — при ближайшем рассмотрении
— Вот, смотри, «Парабеллум ноль восемь», калибр девять миллиметров, и «Вальтер ППК», калибр семь шестьдесят пять, — пояснил он Шиллю. — Этот сундучок мой дед привез с войны на память. В сорок пятом году он воевал где-то на подступах к Берлину. Позже дед передал сундучок в музей, но после распада СССР тот куда-то исчез.
Лоренц взял ведомость, еще раз все проверил, после чего положил квитанцию на колено и расписался. Трое курьеров молча направились к выходу, хозяин дома пошел следом. Вернувшись, он увидел, что гость в задумчивости стоит рядом с офицерским сундучком, держит в руке пистолет и взирает на него, точно на огромное фантастическое насекомое.
— Это, скорее всего, пистолет Штрунка, — заговорил Лоренц. — Роланда Штрунка, гауптштурмфюрера. Возможно, он держал его так же, как ты сейчас. Не в моем подвале, конечно, а на лесной поляне близ Хоэнлихена.
И он принялся пересказывать Шиллю то, что слышал от деда. Букинист сделал шаг назад, покрутил пистолет в руке, глядя на него будто на загадочное живое существо, действующее по собственным строгим правилам. Шилль обратил внимание, что ствол пистолета испускает мерцающий свет. «Свет в конце туннеля, — произнес он про себя. — Тьфу ты! Какого еще туннеля! — Он помотал головой, сбрасывая наваждение. — Хватит с меня этой романтической чуши».
Шилль глубоко вздохнул, встал боком, медленно поднял руку и прицелился.
3
Необъяснимая нежность смерти
Звучит команда «Пли!», друг за другом раздаются два громких выстрела. Вороны, мирно сидевшие на ветвях облетающих буковых деревьев, с пронзительным карканьем взмывают ввысь.
Штрунк оглядывает себя и с облегчением понимает, что остался невредим. В пятнадцати метрах от него то же самое делает Кручинна. Его белая рубашка чуть порвана ниже груди, но он не ранен.
Все взоры устремляются на стоящего примерно в десяти метрах от линии огня обергруппенфюрера СС Крюгера, главного судью поединка. Тот, в свою очередь, смотрит по очереди на каждого из секундантов, которые наблюдают за происходящим с расстояния еще нескольких метров. Позади Крюгера стоят двое врачей, за ними — третейские судьи и протоколисты, итого десять человек, одетых в черные мундиры. Никто не произносит ни слова.
Место действия — небольшая низина в мрачном лесу за территорией знаменитого санатория в Хоэнлихене, в часе езды от Берлина. Местные жители называют ее Долиной призраков. На календаре восемнадцатое октября 1937 года, часы показывают семь утра. Дождя нет, но небо хмурое, и собравшиеся понятия не имеют, кому из дуэлянтов повезет снова увидеть над головой солнце.
В санатории начинается рабочий день. Свисток зовет пациентов на утреннюю зарядку. На стройке новой аптеки гремят инструментами каменщики. Две машины скорой помощи с включенными двигателями ожидают на обочине лесной тропы.
Роланд Штрунк, гауптштурмфюрер
Гауптштурмфюрер, человек с бравым лицом, ровно зачесанными назад волосами, в сшитой по мерке форме, не выказывает ни малейшей неуверенности. Сама идея, что с минуты на минуту он может умереть, не укладывается у Штрунка в голове, и дело не только в том, что он непревзойденный стрелок. За свои сорок пять лет он побывал в десятках переделок и остался жив. Например, в Сибири, служа в австро-венгерской армии, драгун Штрунк был приговорен к смерти за попытку подорвать Транссибирскую магистраль, однако в день казни ему удалось бежать, потому что в России вспыхнула Февральская революция. Это лишь одно из приключений, о которых он обожает рассказывать. Никто не знает, как на самом деле складывалась ситуация во время Рифской войны, с японцами в Маньчжурии, в Абиссинии с Муссолини, наградившим его медалью за отвагу, и с Франко на подступах к Мадриду, точнее говоря, никто не знает лучше, чем он, Штрунк, ведь без него никакой мировой истории просто не было бы. Этот человек — живая легенда. Кому довелось смотреть в глаза смерти столько же раз, сколько Штрунку? Вот и сегодня ему опять повезет, а негодяй, переминающийся с ноги на ногу напротив него и имевший наглость залезть в постель к его жене, простится с жизнью.
В своих мемуарах Бальдур фон Ширах опишет Хорста Кручинну как веселого рыжеволосого красавца из Восточной Пруссии. Сведения о биографии Кручинны весьма скудны. Если верить имеющимся данным, десятого мая 1933 года, исполняя указание Генерального штаба, он организовал в Кёнигсберге сожжение книг. Ставшие неугодными книги изъяли из библиотек и частных домов, а затем свезли на площадь Троммельплац, к позорному столбу — обмотанному черно-красно-золотым флагом стволу дерева высотой более двух метров, к которому негерманские сочинения безжалостно прибили гвоздями. Кручинна произнес пламенную речь, в которой приравнял акт сожжения к акту очищения. Вскоре после этого — возможно, в знак признания несомненных заслуг — он был зачислен в штаб фон Шираха, мнившего себя человеком культурным, и стал его адъютантом. В гитлерюгенде Кручинна является обергебитсфю-рером, что в армейской системе соответствует званию генерал-лейтенанта или вице-адмирала — поразительная карьера для двадцати восьми летнего, тем более не обладающего профессиональной квалификацией.
Сохраняя пятнадцатиметровую дистанцию, Кручинна и Штрунк прицеливаются друг в друга из пистолетов. Крюгер серьезно кивает секундантам, дожидается ответных кивков, затем переводит взор прямо перед собой и во второй раз выкрикивает:
— Пли!
Два выстрела раздаются одновременно. Никто не падает. Эхо пальбы смешивается с кряканьем недовольных уток, доносящимся с озера Цене.
Кручинна ерошит рыжую шевелюру, опускает руку и смотрит на пальцы. Крови нет, это опять была всего лишь пустяковая царапина, всего лишь движение воздуха, напоминающее ласковое прикосновение, особенно контрастно ощутимое в сочетании с резкими хлопками выстрелов. Восхищаясь необъяснимой нежностью смерти, он улыбается. Штрунк, чей взгляд неожиданно устремился вверх, не замечает этого.