Ослепительный нож
Шрифт:
– Лик твой, боярин, чем-то мне памятен, - обратилась Всеволожа к последнему.
– Муром. Столовая палата воеводского дома. Оболенский и Ряполовские, - чётко, исчерпывающе напомнил Парфён.
– А, ты был послан князем Василием сообщить угрозы Шемяки, - вспомнила боярышня.
– Благодаря тебе великокняжичи спасены.
– Малые государи Иван и Юрий спасены благодаря тебе, Всеволожа, - скромно отвёл похвалы Бренко.
Пошли в терем. Боярышне определили одрину, поел ужницу и всё, надобное после длительного
Когда послужница Дарья ввела в трапезный покой, князь там был один. Гостье предложил:
– Дозволь призадержать трапезу? Представил тебе споспешников. Дозволь, представлю детей?
– Рада лицезреть и большого, и малых, - откликнулась всей душой Евфимия.
– И супругу твою, княгинюшку…
Ярославич резко пошёл вперёд, повёл по переходам и пряслам.
В дальней боковуше постучал в дверь. Вошли. Пред боярышней будто из её детства вышел отрок, сын Ярослава Владимировича, вжимавший голову в плечи под указкой её отца…
– Поздравствуйся, сыне: боярышня Всеволожа. Другиня детства. Вместе учились грамоте, - представил гостью Боровский.
Отрок отвесил поясной поклон:
– Будь здрава, боярышня! По добру ли доехала?
– По добру, - залюбовалась им Всеволожа.
– Ишь, рослый, весь в батюшку!
– Взяв с поставца книгу, приблизила к свече.
– Умник! «Пролог» читаешь…
– Перейдём к младшим, - предложил князь.
– Их Дарья готовит на опочив.
В верхнем прясле дворца вошли в ложню с изображением лисицы и зайца на двери, вырезанных по дереву и раскрашенных.
Первой входила гостья.
Погодки, мальчик и девочка, стояли в маленьких ложах, держась за деревянные спинки. Обое воззрились на вошедшую. Глазки расширились. Девочка приоткрыла рот. Мальчик опередил её:
– Мама?
Всеволожа попятилась, выскочила за дверь. Услышала два детских голоска вместе:
– Мама?.. Мама?..
– Не ставь во грех, Евфимия Ивановна! Ой, не поставь во грех!
– умолял трясущийся Ярославич.
– Матерь два года тому преставилась. От деток скрываем: мол, отъехала до поры. Вот-вот-вот-вот воротится… Лушечка лучше помнит. Кснятка был ещё мал. Он первый и… Не обессудь деток!
Всеволожа без слов устремилась в ложню, крепко обняла Кснятку, а потом Лушечку. Два тельца прильнули к ней. Князь заглянул и вышел. Когда объявилась Дарья, боярышня удалилась.
Трапезовали вдвоём. Гостья спросила:
– Где же твои друзья?
– Отпустил, - сказал князь.
– У каждого - жена, дети.
Сызнова молчание.
– Что глядишь столь пристально?
– удивилась Евфимия.
Ярославич поднялся из-за стола. Клюквенный взвар с заедками - последняя перемена, трапезе конец. Гостья тоже поднялась.
– Гляжу, всё такая, - тихо сказал Василий.
– Как и тогда, на занятиях с твоим батюшкой.
– Лестливые слова, - вздохнула
– Мыслишь, завтра - на Москву?
– спросил князь, как бы страшась ответа.
– Дала слово свойственнице: вернусь. Задержалась вот… Известные тебе события!
– ответила Всеволожа.
– Говорил ли я? Нет, запамятовал, - тянул речь Ярославич. И по кратком молчании объявил: - Вдова Владимира Васильевича отошла в мир горний.
– Как?
– воскликнула Всеволожа.
– Ульяна? Её больше нет?
– Два месяца, - поник князь.
От такого удара боярышня замерла. Привыкла: войдёт в старый дом, объяснится с Ульяной Михайловной, тяжело объяснится, а всё же благополучно. Заранее отложила в памяти пригожие, убедительные слова. И вдруг - нет княгини! Всю землю обойди - её нет.
Вдругожды осиротевшая спохватилась: надобно говорить с хозяином терема, держаться перед ним по достою. Взглянула: смотрит на неё тот самый маленький княжич, трущий перстами лоб, что на строгий вопрос учителя Ивана Дмитрича о значении «счастного колеса» робко отвечал: «Счастное колесо»?.. Его же латины нарицают «фатун» и «фуртуною»…»
Внезапь подошед, ведатель «фуртуны» подал ей руку:
– Евфимия Ивановна, выдь за меня! Ко времени не сказал сих слов. Ныне произношу. Коль тебе не противен…
Она мгновенно вернулась из детства в зрелость и приняла его руку:
– Ты? Мне? Противен? Вернейший из детских друзей! Единственный - без толики зла? Мне ль за тебя не выйти? И Кснятке с Лушей не понадобится сызнова сочинять про отлучку матери.
– А я страдал об этом, когда ты давеча вернулась к ним в ложню и приласкала сирот.
Князь трепетно припал губами к руке Евфимии.
10
В огороде у колыхалок боярышня сидела с отроком Иваном Васильичем, будущим своим пасынком. Кснятка и Луша покачивались на висячей доске. Князь отлучился в Москву обустроить кремлёвский дом для свадебной каши. Иван расспрашивал Всеволожу о рати с татарскими царевичами под Суздалем:
– Ужель ты скакала на боевом коне и ратовалась мечом?
– Так распорядилась судьба, - неохотно вспоминала Евфимия.
– Возложила на меня мужескую обязанность.
– Страх и девицу может превратить в мужа, - пробормотал Иван.
Она видела его ревность к памяти матери, чувствовала истоки тех тугих отношений, что сложатся у княжича с мачехой. И смолчала, ища пригожие подступы к насторожённому юноше. Знала: между отрочеством и юностью человек проходит тонкою коркой льда. Бережно надо его поддерживать, дабы лёд не сломался, идущий не рухнул в непоправимое.