Основы человечности. Работа над ошибками
Шрифт:
— Как к человеку, который спас тебя от семейного кризиса. Серьёзно, я не знаю, что у вас там с Динкой такое случилось, если вы всё-таки сошлись, но…
— Ты у нас случился. Точнее, отсутствие тебя, — буркнул Тимур, и сразу же об этом пожалел — лицо у друга вытянулось и приобрело крайне виноватое выражение. Но Людвиг всё же взял себя в руки и упрямо договорил:
— Нормальная совместная жизнь выглядит не так!
— Тебе-то откуда знать, как она выглядит?
— За фрау Вальд наблюдал. В замочную скважину.
— Тебе
— У тебя в спальне две кровати! И не надо уверять меня, что одну из них купили исключительно для игрушечного крокодила, я не идиот!
Ну да, справедливо. Идиот здесь только один, и это точно не Людвиг.
А спорить с оборотнем, который принадлежность кроватей определяет по запаху, — совершенно бессмысленное занятие. Как и вообще спорить с тем, кто говорит правду, пусть даже жёсткую и болезненную.
— Так получилось, — вздохнул Тимур и отвернулся к стене. — Так не всегда было. Сначала…
— Эхмм… — Ксюша изобразила нечто среднее между зевком и деликатным покашливанием. — Ладно, я побежала, а то бабушка из парикмахерской должна вот-вот вернуться. Не скучайте, ведите себя хорошо. Если что — звоните.
И исчезла, не дожидаясь, пока Тимур найдёт хоть какие-то слова для прощания.
С одной стороны, конечно, правильно сделала — такие разговоры не для пятнадцатилетних девочек, даже если они очень умные и сознательные. А с другой, вместе с Ксюшей пропала и единственная причина держать себя в руках. Всё-таки при ребёнке раскисать было стыдно, а при Людвиге… Да чего он там не видел?
— Извини. — Людвиг (который, конечно, видел всё) осторожно тронул Тимура за плечо. — Резковато получилось, но ты же знаешь — если замалчивать проблемы, они никуда не денутся.
— Знаю. Но сейчас я не хочу это обсуждать.
— А когда захочешь?
— Никогда! Правда, Люд, прекрати докапываться. И смотреть так тоже прекрати.
— Как?
— Как будто ты взрослый, умный и всё понимаешь, а мне снова пятнадцать лет. — Честно говоря, примерно так Тимур себя и чувствовал. На все свои давно прошедшие пятнадцать. Жизненный опыт, который порой отлично помогал в школе, сейчас спрятался в неведомые глубины, оставив вместо себя подростковую растерянность и подростковое же не всегда уместное упрямство, заставившее прокричать в лицо Людвигу: — Я теперь старше тебя, между прочим!
— Я знаю, — спокойно ответил тот. — Знаю. Поэтому тебе сейчас так тяжело. Взрослым вообще тяжелее, чем детям: не на кого свалить ответственность, не от кого ждать совета.
— Не нужны мне никакие советы.
— А что тебе нужно?
— Чтобы меня наконец-то оставили в покое! Хватит ходить за мной хвостом и смотреть как на психа! Не полезу я ни на какой мост, не волнуйся. И в окно тоже не выпрыгну, тут всего-то третий этаж.
— Обещаешь?
— Обещаю. — Слово сорвалось с губ легко, как будто и не вертелось в голове настойчивое желание сделать если
— А как же план немедленно рассказать всем вокруг, что тебя надо срочно посадить, а с меня снять все обвинения?
— И этого я тоже делать не собираюсь. По крайней мере, прямо сейчас. Хочу просто отдохнуть и подумать. Один. В тишине.
— Ладно. — Людвиг пожал плечами, но никуда не ушёл. Только развернулся к окну и осторожно коснулся стекла ладонью. — Дай мне пять минут, пожалуйста. Можешь не обращать на меня внимания, занимайся чем угодно. Я тут просто немножко воздухом подышу — и уйду. Смотри, как на улице хорошо.
Снаружи было действительно неплохо. Вчерашний дождь оставил на память только разлитые по асфальту лужи, и теперь в них отражалось синее безоблачное небо и многоцветная россыпь листьев. Деревья и газоны напоминали выставку янтаря: все оттенки от светло-жёлтого до красно-коричневого с очень редкими вкраплениями зелени.
Люди тоже казались непривычно яркими: дети в курточках и резиновых сапогах, девушки в плащах, мужчины в чём придётся. И многие с воздушными шариками — наверное, неподалёку опять открылся какой-нибудь магазин или аптека, и в честь этого покупателям (а то и просто прохожим) вручили подарки.
Людвиг смотрел на эту безмятежную красоту, подставлял лицо золотистым солнечным лучам и, кажется, мысленно находился где-то далеко. Тимур даже позавидовал ему немножко. Пожалел, что не умеет радоваться таким простым вещам, растворяться в них.
И сразу же себя одёрнул. Вспомнил, через что Людвигу пришлось пройти, чтобы научиться так ценить жизнь. Ведь это он, Тимур, должен был сидеть в подвале на цепи, без свежего воздуха и солнечного света, он должен был получить по заслугам, он должен был потерять всё. Только он — и никто кроме.
И то, что сейчас Людвиг не может без опаски выйти на улицу и вынужден прятаться в магическом подпространстве, — тоже вина Тимура.
Его вина, его ошибка, цена его глупости.
— Прости меня, — шёпотом выдохнул Тимур в затылок другу.
— За что? — Людвиг даже не обернулся, только слегка склонил голову, прижался лбом к стеклу.
— За то, что ты из-за меня…
— Так, стоп! Это мы уже проходили. Сказал же, это было моё решение и хватит присваивать себе все лавры. Всё нормально.
— Ничего не нормально. И я ведь не только про подвал. Про вчерашнее тоже. Я мог тебя убить.
— Вряд ли. Когда действительно хотят убить, бьют не так и не туда. — Людвиг пощупал скулу, на которой уже даже синяка не осталось. — Хотя грохнулся я, конечно, не очень удачно, до сих пор голова трещит. Зато мозги сразу на место встали.
— Я не только про удар. Про заклинание тоже. Когда вычищал Динкины чары, то всё пошло наперекосяк. У меня всегда всё наперекосяк…
— Да брось, отлично получилось. Не думаю, что кто-то в таких обстоятельствах справился бы лучше.