Основы человечности. Работа над ошибками
Шрифт:
Не хочу я никаких отношений, я учиться хочу. Как положено, шесть лет, а потом ординатура. А потом работа. И вот только тогда можно и про семью подумать, и только если человек хороший, а не тупица, как П., или зануда, как Б.
Правда, учёба мне теперь не светит.
Обидно — жуть.
Говорят, через год пересдать можно. Я, может, попробую. Осталось только как-то этот год прожить…
Глава 5. Всё тайное остаётся тайным
— Нам не стоит читать дальше. — Тимур захлопнул тетрадь так резко, что пальцы Людвига
— Почему? Мне любопытно. Там же наверняка потом что-нибудь интересное произойдёт.
— Что бы там ни произошло — нас это не касается.
— Это, — Людвиг указал на тетрадь, — оставили у нас на пороге.
— У меня на пороге, — машинально поправил Тимур.
— Хочешь сказать, что тебе можно читать, а мне нет?
— Хочу сказать, что никому нельзя. Я отдам тетрадку Ксюше — и всё.
Сейчас он ни капли не сомневался в своём решении.
Надо было сразу поступить правильно — когда только подобрал дневник и увидел записку. Например, спрятать тетрадь в шкаф, а потом написать Ксюше, чтобы заскочила на пару минут в гости и забрала. Или даже не прятать, ладно уж, показать Людвигу, но потом убрать в какой-нибудь файл или папку и, опять же, позвать Ксюшу.
А не сидеть бок о бок с Людвигом на диване, вчитываясь в неровные строчки, сталкиваясь лбами и спрашивая друг друга: «Ты всё? Можно переворачивать?»
Но любопытство Людвига было слишком заразительным. Казалось, его разорвёт на два десятка мелких неугомонных щенков, если содержимое дневника останется тайной. Он и сейчас беспокойно ёрзал, глядя на тетрадь, как Голлум на Кольцо Всевластия. Разве что про мою прелесть не шептал.
— Если бы её хотели отдать Ксюхе — отдали бы именно ей, а не бросали на коврик, — выдвинул Людвиг очередной аргумент.
— Может, не знали, где она живёт?
— То, что я не умею пользоваться современными телефонами, не значит, что я деградировал до полного идиота! Это же дневник её матери! Она что, собственный адрес не знает? Ксю говорила, что всю жизнь в одной и той же квартире прожила.
— Не факт, что дневник подбросила именно Надя. Это мог сделать кто угодно, знающий, что мы часто общаемся. Может, ему было по пути. Или этот человек боялся случайно столкнуться с Ксюшей. Или с Ольгой Степановной. Кто вообще в здравом уме захочет сталкиваться с Ольгой Степановной?
Тимур, например, совершенно точно не хотел.
Нет, Ксюшина бабушка была вежливой образованной женщиной, она не закатывала истерики (по крайней мере, в школе), не требовала невозможного и не наговаривала тонны голосовых о том, как надо правильно учить её внучку. Но рядом с ней Тимур всегда чувствовал себя немножко неполноценным и заторможенным, как Кай рядом со Снежной королевой. Или того хуже — как Эдмунд Певенси рядом с Джадис.
За малейшую оплошность — растрёпанные волосы, чернильное пятнышко на пальце, мимолётную запинку в разговоре — Ольга Степановна награждала его таким суровым взглядом, что хотелось немедленно провалиться в школьный подвал и не позорить
По словам Ксюши, Тимур её бабушке нравился, она его уважала и радовалась, что хоть кто-то нашёл подход к её непутёвой внучке. Скорее всего, так и было, только вот к тем, кто ей нравился, эта суровая женщина предъявляла вдвое больше требований, чем ко всем остальным, и соответствовать им было нелегко.
— Я уже почти хочу познакомиться с этой прекрасной дамой, — решил Людвиг.
— Не хочешь. Тебе не понравится.
— Я обаятельный.
— Ты когда-нибудь пытался обаять моток колючей проволоки? И вообще… Фу! Место! — Тимур едва успел переложить подальше тетрадь, которую друг уже почти перетянул к себе на колени.
— Вот это сейчас обидно было! — Людвиг демонстративно надулся. — Я тебе дрессированная собачка, что ли?
— Прости. Но дневник я тебе не отдам. Это не наше дело!
— Ты знаешь, что случилось дальше? — неожиданно спросил Людвиг.
На самом деле это был не вопрос, а утверждение. И утверждение отчасти верное.
— Кое-что знаю, кое о чём догадываюсь. — Тимур накрыл тетрадь ладонью. — Но запросто могу ошибаться, потому что… Ну, вдруг там написано ещё что-то важное, о чём я даже не подозреваю? Или, наоборот, вообще нет ничего особенного, только хаотичные мысли о платьях, оценках и домашних скандалах?
— Зачем столько лет хранить дневник, если в нём нет ничего, кроме платьев?
— Из ностальгии?
— А подбрасывать под дверь?
— Ну… — Тимур пожал плечами.
Доводы Людвига звучали вполне логично. Наверное, Тимур и сам в подобной ситуации размышлял бы точно так же.
Впрочем, он и размышлял. Ему тоже было любопытно, откуда вдруг всплыл старый дневник и кто (а главное — зачем!) оставил его под дверью. Только вот без спроса вчитываться в историю чужой семейной трагедии не хотелось. Тут со своей бы разобраться!
— Ладно, хватит увиливать. — Людвиг демонстративно поднялся с дивана, показывая, что не посягает на тетрадь и гораздо больше озабочен тем, чтобы убрать остатки торта в холодильник. — Давай начистоту: ты знаешь, кто Ксюхины родители и где они сейчас?
— Где сейчас — не знаю. Да и вообще про отца ничего не знаю. А про мать… Слушай, это не такая уж тайна. Она всю жизнь прожила в этом районе, окончила нашу школу, на курсы ходила вместе с Динкой, вон в тот киоск за хлебом бегала, вон с тех качелей однажды грохнулась и руку сломала. Она постоянно была на виду. Конечно, все знают, что случилось.
— Тогда, может, мне тоже стоит знать? — вкрадчиво спросил Людвиг.
И, наверное, действительно стоило. Хотя бы для того, чтобы не ляпнуть ненароком в разговоре какую-нибудь глупость. Только вот Тимур сомневался, что имеет право рассказывать.
— Спроси Ксюшу.
— Я пытался. Она не говорит.
— Тогда и я не скажу.
— Да какой смысл скрывать, если это не тайна?!
Тимур и сам не знал. Наверное, просто не хотел служить источником и передатчиком слухов. Просто не хотел — вот и всё. А своими глазами он видел не так уж и много. Ему в тот период было немножко не до посторонних девчонок с их семейными проблемами.