Основы человечности. Работа над ошибками
Шрифт:
— В целом придумано толково, — признал Людвиг и одёрнул футболку обратно. Налюбовался, видимо. — Но в детей я бы таким тыкать не стал. Они же мелкие, хрупкие.
— Я больше не буду, — ляпнул Тимур. Получилось глупо и наивно, словно шестиклассник оправдывается за бумажный самолётик, запущенный во время урока. А стоит учителю отвернуться — самолётик снова летит через весь кабинет, невзирая ни на какие «больше не». — То есть… Да, я признаю, что сделал глупость. На месте Ксюшки я бы на себя за такое тоже обиделся.
—
— Конечно! Нужно же было всё проверить, прежде чем татуировку делать.
— И как ощущения?
Как-как… как будто сидишь в болоте с закрытыми глазами, но дышать почему-то можешь. Когда не забываешь это делать.
— Хочешь, на тебе покажу?
— Не надо.
— Боишься?
— Не особо. Было бы интересно попробовать, такого опыта у меня ещё не было. Но не сейчас, когда у тебя простуда и проблемы с контролем энергии.
— Так у меня всё-таки простуда?
— А ты сам не чувствуешь?
— Мне плохо, — признал Тимур. И от этих простых слов, произнесённых вслух, не стало легче, но появилось некоторое… понимание, что ли. Словно чувства приобрели чёткость просто от того, что их признали и озвучили. — У меня голова раскалывается и в горле першит. И слабость дикая. И внутри… — Он коснулся груди чуть ниже татуировки, пытаясь хоть как-то обозначить место. — Внутри что-то болит. Жжёт. Но это, наверное, не от магии, не от простуды, а вообще… от жизни.
И, наверное, та боль, которая от жизни, теперь будет всегда.
Она и раньше была — то сильнее, то слабее, то затихала на долгие месяцы, позволяя дышать полной грудью, то снова запускала когти под рёбра так, что хотелось свернуться калачиком и тихо скулить. Но прежние ощущения не шли ни в какое сравнение со свежими: их можно было перетерпеть в укромном уголке или слегка облегчить позитивными мыслями, а от новых хотелось только одного — перестать быть.
— Тебе бы полежать, — вздохнул Людвиг и ласково взъерошил Тимуру волосы. Как в детстве.
Спасибо, что обошёлся без «всё будет хорошо» и тому подобной ерунды.
Полежать, наверное, действительно стоило. Но гораздо важнее было сказать то, что уже давно вертелось в голове. То, что болело внутри.
Проговорить.
Выпустить наружу.
Именно сейчас, когда Людвиг не придуривается, когда вокруг нет посторонних, когда…
В телефоне тихо пиликнуло уведомление мессенджера. И почти сразу же — ещё одно.
Тимур вздохнул и смахнул с экрана блокировку.
Оба сообщения были от Дианы. В первом обнаружилась фотка её самой в белом платье. Во втором вопрос: «Как тебе?»
Длинное строгое платье Диане шло, но выглядело очень непривычно. Хотя, наверное, это общая особенность свадебных платьев: в них кого ни наряди — будет странно. Как будто слишком ярко, несмотря на полное
Тимур задумался, как лучше сформулировать эту мысль, но тут сообщения посыпались градом, одно за другим.
«Всё в порядке?»
«Выгони этого блохастого и ложись спать!»
«Поставь блок на перемещения внутри квартиры.»
«Нет, ничего не делай. Я сама завтра зайду и сделаю»
«Ты здесь? Почему не отвечаешь? Я вижу, что ты прочитал!»
«Не успел», — честно набрал Тимур в ответ на последний вопрос.
«Посмотри, плиз, в ящике под кроватью лежат мои зелёные итальянские туфли? Я их найти не могу…»
— Что там? — Людвиг бесцеремонно заглянул в телефон, пристроив подбородок на плече Тимура.
— Платье. — Тимур отлистал сообщения назад и снова открыл фото.
— Красивое. Напиши, что ей идёт. Хотя… стой. Здесь же можно голос записывать и пересылать, да? Ксюха говорила, что сейчас везде так можно. Включай.
Тимур нажал на кнопку совершенно машинально, не особо задумываясь, что случится потом. Он и раньше всегда так поступал: сначала делал то, что велел Людвиг, а потом уже анализировал произошедшее. Оказалось, за шестнадцать лет рефлекс никуда не делся.
— Включил. Диктуй.
— Короче, Дин, платье клёвое, ты в нём как королева. Хорошо, что без рюшечек и всяких там кринолинов. Зелёные туфли ты забирала, я точно видел, так что сама ищи, куда засунула. Что ещё? А, вспомнил! Я никуда не уйду, пока Тимуру не станет лучше. И ничего ему не сделаю. И блокировка тебе не поможет, не трать время. Всё, отправляй. Слушай, а удобная штука! Терпеть не могу писать!
— Можно подумать, другим нравится разбирать то, что ты пишешь.
Тимура (да и не только его) всегда удивляло, что человек, который может начертить сигиллу от руки без линейки и транспортира и помнит уйму заклинаний на латыни, древнегреческом и прочих мёртвых языках, в обычной жизни пишет без знаков препинания, с дичайшими ошибками и как курица лапой. Причём пьяная курица левой лапой.
И это даже на происхождение свалить не получалось: Людвиг сам признавал, что по-немецки он пишет ещё безграмотнее, чем по-русски.
Ответное сообщение пришло быстро и оказалось коротким и ёмким: «Будь осторожен. Он убийца». Послание было явно адресовано Тимуру, но выглядело как ответ Людвигу. Потому что…
Тимур швырнул телефон на диван и обернулся к другу.
Сглотнул слюну, ставшую вдруг густой и горькой.
Крепко зажмурился.
И сказал. Впервые позволил себе произнести вслух:
— Я убийца. Я убил двенадцать человек.
— Ты нечаянно. — Голос Людвига звучал мягко, успокаивающе. Он словно не заметил резкой смены темы и не удивился ей. Возможно, он давно ждал, когда Тимура наконец-то прорвёт.