Основы человечности. Работа над ошибками
Шрифт:
— Тимур Игоревич, всё в порядке? — насторожилась Инга.
— Да, — зачем-то соврал Тимур, пытаясь выудить из кармана ключи от домофона. Пальцы неловко дрогнули, ключи полетели в грязь.
Следом чуть не полетел и сам Тимур, согнувшись от внезапного приступа кашля. Кое-как устоял, опершись о дверь, и замер, боясь пошевелиться. Почему-то казалось, что стоит сделать хоть одно неловкое движение, и он сразу же рухнет следом за ключами, — и это будет уже совсем нехорошо.
Он честно попытался дышать — медленно, ритмично, как учили Людвиг с Дианой, — но в лёгких опять
Но даже отчётливо тормозящий мозг понимал, что в мерзком кашле виновата не столько простуда, сколько сам Тимур и его назойливые мысли. А мысли, в отличие от простуды, не прогонишь таблетками и молоком с мёдом. Возможно, с ними справится время, но такое только опытным путём проверяется.
И если Тимур так и будет каждый раз задыхаться от воспоминаний, мыслей или даже просто случайных ассоциаций, то до результатов этого эксперимента он рискует не дожить. По крайней мере, без посторонней помощи.
Помощь сейчас мог оказать разве что Людвиг, но для этого ему пришлось бы вернуть себе человечий облик, чего он делать не спешил. Посмотрел на друга задумчиво, ткнулся носом в руку в знак поддержки — и вдруг хитро сощурился, отпрыгнул и длинными скачками понёсся вниз по улице.
Инга вскрикнула от неожиданности, рванула следом, но, пробежав несколько метров, резко остановилась и обернулась на Тимура, который всё ещё пытался отдышаться. Вернулась к нему, подобрала ключи и распахнула дверь.
— Заходите скорее. Вам в тепло надо. И лежать, а не по улице носиться.
— Да я ничего… нормально, — отмахнулся Тимур, переваливаясь через порог.
— Видела я такое нормально… Лифта тут нет, да? Какой этаж?
— Третий. Да не нервничай ты, я поднимусь.
Всего каких-то пятьдесят ступенек, совсем ерунда. Пустяки. Мелочи жизни.
На мгновение мелькнула мысль: вот бы Людвиг сейчас ворвался в подъезд в человечьем облике и дотащил Тимура до квартиры. Да, было бы неплохо!
Правда, он оказался бы босиком и в домашней (тимуровой домашней!) одежде, что вызвало бы слишком много вопросов. Татуировки, опять же. И внешность! Ведь Инга наверняка видела своего брата на фотографиях.
Или нет?
Знает ли она вообще, что у неё есть брат? И не спросить же напрямую.
Впрочем… Почему нет?
— А напомни, ты же единственный ребёнок в семье?
— Ага. А что?
— Просто… Я заметил, что ты в школе почти ни с кем не общаешься. Разве что с Ксюшей Фроловой в последнее время. А нас же просят приглядывать за учениками краем глаза. Чтобы они… ну, нормально социализировались. Правда, этим твоя классная должна заниматься, но я подумал, что…
Что тридцать седьмая ступенька оказалась слишком высокой и для её преодоления надо немного отдышаться.
Тимур и сам не мог объяснить, зачем считает шаги, это получилось как-то машинально. Он и в детстве так делал: когда спешил домой или, напротив, демонстративно не спешил. Когда тащил тяжёлые пакеты из магазина, где родители опять решили закупиться впрок макаронами и
— Мне не скучно, — ответила Инга с сороковой ступеньки. — У нас дома вечно то мамины знакомые толпами ходят, то папины, так что социализации мне хватает выше крыши. Не знаю, куда от неё деваться.
— А ровесники?
— Они глупые.
— Зря ты так говоришь, — усовестил Тимур. — Если тебе не интересно с ними общаться, это не значит, что они глупые. Просто вы разные. Но и очень разные люди могут прекрасно общаться и даже дружить, если увлечены общим делом.
— У нас нет общих дел, — пожала плечами Инга, и это прозвучало очень холодно. Очень по-взрослому.
Тимур от удивления чуть не споткнулся на сорок четвёртой ступеньке. Он привык думать, что другие школьники не горят желанием общаться с Ингой, потому что она им чем-то не нравится. Почти в каждом классе были такие отщепенцы: слишком толстые или слишком худые, в очках, заикающиеся, с дурацкой родинкой на носу, со старой маминой сумкой вместо модного рюкзака, или вообще ничем не отличающиеся от окружающих, просто неудачно пошутившие или случайно занявшие чужое место в столовой. Тимур и сам в детстве был таким отщепенцем, искренне считавшим себя виновным во всех смертных грехах. Потом вырос и понял, что проблема была совсем не в нём, просто детям свойственно дружить не только с кем-то, но и против кого-то, и обстоятельства так сложились, что…
Неважно!
Речь-то об Инге. О том, что она, похоже, не страдает от нападок одноклассников, а сама осознанно избегает общения. Или это защитная реакция такая?
Задумавшись, Тимур даже не заметил, как одолел последнюю ступеньку, сделал ещё шаг по маленькой лестничной клетке и упёрся в родную дверь. Инга, не дожидаясь просьбы, протянула ключи.
— Заходи, — пригласил Тимур, разобравшись с замками. Сам он в квартиру не зашёл, а скорее ввалился. Кашель поутих, но слабость и боль в груди остались, а температура, похоже, опять поползла вверх. Отлично прогулялся! — Тортик будешь? Свежий, с утра принесли.
Инга ответила не сразу. Немного постояла в дверях, не то рассматривая узор на обоях, не то пытаясь просверлить взглядом стену, и только потом тихо произнесла:
— Нет, спасибо. Я домой пойду, а вы отдыхайте. И лечитесь.
И решительно опустила на пол пакет с продуктами.
— Уверена? — на всякий случай уточнил Тимур, потому что девочка не выглядела как человек, который планирует вернуться домой. Скорее, как тот, кто в ближайшие несколько часов собирается бесцельно шляться по улицам, разглядывать витрины магазинов и шуршать опавшими листьями в парке. От неё веяло тоскливым одиночеством, тем самым, от которого Тимур когда-то в детстве безуспешно пытался спрятаться под мостом. И какой же из него учитель, если он отпустит ребёнка в таком состоянии? — Может, всё-таки останешься? Чаю попьём. Ты мне не помешаешь.