Остров традиции
Шрифт:
Конрад, как ни был перепуган, с удовлетворением отметил, что Комиссар чуть-чуть замешкался, услыхав из уст безупречно грамотной Анны безграмотное "извольте пройдёмте".
(После на досуге Конрад сопоставил реакцию на это первое появление Поручика и первое появление своё собственное. Он подивился: бесстрашная и непреклонная с грозным классовым врагом, Анна-таки чуть стушевалась при знакомстве с жалким сутулым праздношатайкой, раз даже дрогнула - когда он полез за пазуху за треклятыми ксивами. И объяснил это для себя так: Поручик был представителем вполне определённой
Прежде чем последовать за Анной, Поручик нарочито громко спросил:
– Кто это там у вас загорает на крыльце?
– А вы его спросите, - ответила Анна не столь громко, но звонко и звучно.
– Ну тоже вот, тайны-секреты...
– Этот человек более-менее умеет говорить.
– Да... да... более или менее...
Тут Поручик не преминул помахать Конраду как старому знакомому, крикнув:
– Твоя морально-политическая физиономия известна мне по данным досье...
– Досье на меня можно собрать, не выходя из дома, - ответил надсадный хрип.
Анна воспрепятствовала продолжению невинной пикировки, увлекая Поручика в обход дома, вглубь сада. Конрад задумался, что ему теперь делать. Собрать пожитки и смыться он не сообразил, так как по жизни ничего не соображал, а только думал.
Наконец, он с кряхтением встал, подхватил кассетник, и побрёл к беседке, вроде как помыть руки. Он понимал, что дальше Анна гостя не проведёт. У беседки он как бы случайно забыл кассетник с нажатой клавишей "Record". Здесь прямо на дорожку спускались большие шары гортензий, и под ними аппарат должен был чувствовать себя уютно. Не будем осуждать Конрада за излишнее любопытство. Ведь как иначе рассказать вам, о чём говорили Поручик с Анной, а ведь это куда интереснее того, о чём Конрад говорил с Профессором. А пока что Конрад именно к Профессору-то и направился, и нам предстоит выслушать очередной безблагодатный базар.
Конрад не вошёл - вбежал, ворвался в келью старца. Тот возлежал на спине и улыбался своим мыслям.
– А-а... диссидент-самоделкин, - приветствовал старик гостя и взял паузу.
– Вы, я надеюсь, не обиделись?
– Нет, а чего обижаться...
– обиженно поджал губы Конрад.
– Ну что ж, вы хотели знать, что я думаю о человеке совдепском обыкновенном. Я тут даже набросал по пунктам, - Профессор помахал перед носом Конрада исписанным клочком бумаги.
– Не забывайте, что ваш покорный слуга сам во многом и есть типовой "совок". Итак, начнём. Перед нами дурно одетый, плохо выбритый, вечно пьяненький субъект...
– Я видел ваши фотографии в молодости!
– запротестовал Конрад.
– Вы были элегантно одеты и чисто выскоблены...
– Это вне пунктов, это вступление.
– Профессор поднёс клочок бумаги к глазам.
– Органические свойства этого субъекта, в частности, суть... Во-первых, леность,
– Да ну что вы!.. Он ещё в младшем школьном возрасте научился добывать деньги, смекнув, что даже мятая гознаковская пятёрка куда весомей "пятёрки" в дневнике.
– Не велика инициатива - карманы мелюзги трясти ...
– Так это ж только разминка перед кражами госимущества из-под носа у вохры и фарцовкой по-крупному.
– В этом уклонении от честного заработка есть своего рода безволие...
– Не замайте!
– голос Конрада ощутимо окреп.
– Без спартанского упорства не сумеешь ежемесячно увеличивать диаметр бицепса на целый сантиметр...
– Ну пусть... Во-вторых, стопроцентный идеологический конформизм, связанная с пунктом первым неспособность к самостоятельному мышлению.
– Да идеология для них - щебет, ничего общего не имеющий с реальностью.
– Возможно, в идеологию нынче мало кто верит...
– согласился Профессор.
– Пункт третий: полное отсутствие чувства собственного достоинства, готовность беспрекословно сносить хозяйский кнут и с благодарностью сгрызть любой заскорузлый пряник.
– Ну-ка попробуйте задеть кого-нибудь на улице... Вам косого взгляда не спустят, не то что....
– Но то ж на улице... А как насчёт социальной жизни?
– не унимался Профессор.
– А на социальную жизнь мы предпочитаем класть с присвистом и самоутверждаемся в асоциальной, - веско изрёк Конрад.
– Гасим обидчиков в тёмных переулках,
– Кто это - мы?..
– Они. У них нет инстинкта самосохранения, а чувство собственного достоинства ещё как есть.
Профессор покачал головой и вновь уткнулся в бумажку:
– Четвёртый пункт: достойная всяческого презрения трусость, вытекающая из пунктов второго и третьего.
– Господь с вами!..
– Конрад даже привстал.
– Ну разве что семеро одного не боятся...
– Кощунство, неслыханная клевета!
– отрезал Конрад - Если вдруг наш соплеменник окажется один против семерых - будьте покойны, драться станет до конца. И возможно, те же семеро, восхищённые мужеством одного, растрогаются и предложат ему стать восьмым. Что-что, а "Трёх мушкетёров" читал, помнит, как д"Артаньян стал четвёртым.
– Ну, читал-то вряд ли.
– улыбнулся Профессор.
– Скорее фильм смотрел...
– А если и не смотрел? Он постоянно посвящение проходит, инициацию. В группировку поступить - инициация, в камеру войти - инициация... Ты-де кем хочешь стать - лётчиком или танкистом? И прыгай с нар на бетонный пол или лупи башкой в железную дверь! Тут какое мужество нужно...
Профессор улыбнулся ещё шире:
– Эх... Продолжаем. В-пятых: вытекающее опять же из конформизма и отсутствия чувства собственного достоинства холуйское пресмыкательство перед сильными мира сего. Угодничество, подхалюзничество, лизоблюдство.
– Какой там подхалимаж?
– замахал руками Конрад.
– Какое угодничество? Он метелит ментов, в глаза материт прокуроров, насилует дочек партийных шишек, не страшась ни дисбата, ни зоны, ни вышки. В каждой зоне, в каждой роте есть такие, рядом с которыми самый свирепый начальник и командир робким тюфяком выглядит. Более того - он старается на них "опереться".