Остров традиции
Шрифт:
– Не знаю, не пробовал.
– Стыдно, в ваши-то года, господин вне традиции, - осклабился Стефан, переходя на учтивое "вы".
– Пока я жив, имеете шанс пройти ликбез...
– На хера мне твой ликбез, - вяло и виновато возмутился Конрад и даже стал было объяснять, почему такой ликбез ему ни к чему, но запутался и махнул рукой.
– Во-о, - мурлыкал Стефан, засовывая руку в какой-то ящик.
– Первый курс: забивание гвоздей...
– Лбом, - сказал вдруг Конрад, а почему - сам не понял.
– Не... лбом не надо. Гвоздик погнётся, расплющится... Молотком,
– Козёл ты козёл, братец! Где ты был раньше?
– Ых, ых, экие мы сердитые. Грешно злоупотреблять гостеприимством. Тёте Анне пожалуюсь, что вы меня забижаете, тётя Анна пистон вам вставит, ей лишний рот не нужен.
Конрад трясущимися руками стал заколачивать гвоздь в какую-то досточку, через раз попадая по шляпке, но почему-то и пальцы не задевая.
– На троечку с минусом натянем - вариант не безнадёжный, чувствуется заквас бравого солдата. Ещё гвоздик, будьте добры... Повторенье - мать ученья...
Так они ковырялись ещё долго, и Стефан начал всерьёз уставать от бестолковости великовозрастного ученика, от его несуразных дёрганых движений, невпопадных реплик и невидящего взгляда затравленного тушканчика. Он уже сам был не рад своей затее и хотел послать горемычного неумеху куда Макар телят не гонял, но от этой печальной необходимости его избавила Анна, крикнувшая с террасы: "Мальчики, обедать!"
Мальчики вымыли порядком испачканные руки и собрались вкушать трапезу. Но и тут Анна отвлекла их внимание.
– Стефан, ты собрался на северный полюс?
Во как - а Конрад и не заметил, что Стефан весь день проходил в свитере, натянутом до самого носа; с волос, старательно начёсанных на лоб, нескончаемыми струями стекал обильный пот... а Конрад думал - так и надо.
– Лишний вес сгоняю, - ответил Стефан.
– Какой там у тебя вес... Э... что это?
– Анна протянула руку, Стефан попытался увернуться...
– Да не бойся ты, - успокаивала Анна, заглядывая ему под чубчик.
– Что ж ты такой паршивый?
– Я-то хороший. Парша паршивая.
– Раздевайся.
На горячем лбу Стефана, на шее, на мускулистом торсе полыхали пятна омерзительных лишайных наростов. Грубая шерсть свитера растёрла их так, что кое-где начинал сочиться гной.
– Ты сказать не мог? Господи... что ж это такое? Откуда?
Зацарапался слабенький голосишко Конрада:
– Купался?
– Было дело.
– В какой-нибудь серной кислоте купался. У нас в роте четверо из самоволки такими вернулись. Слазили в травленый прудик.
– Да что вы ерунду...
– перебила Анна.
– В нашем пруду сколько купаемся, ныряем - и живы-здоровы. Здесь у нас уникальная экологическая обстановка. К нам за тысячи вёрст люди приезжают.
– Ваш экологический уникум не накрыт стеклянным колпаком. Вчера уникум, завтра такая же помойка, как везде.
Анна возразила, что сама купалась ещё третьего дня, и Конрад не стал настаивать на своей версии, тем более, что бесполезной трескотнёй Стефану уже не помочь. Анна предложила бедняге сходить к старушке-соседке: во всём, что касалось медицины,
И Конрад откушал опять в одиночестве. А затем на цыпочках прокрался наверх, как можно тише чуть приоткрыл дверь комнаты Профессора и глянул в щёлочку: действительно ли у того мёртвый час, согласно предписанию Анны? Старик, вместо того чтобы спать, нацепил на нос очки и вертел в руках газету. Конрад отворил дверь пошире и юркнул в комнату.
Так или примерно так начинался роман "Остров Традиции" в конце 80-ых годов. В третьем тысячелетии он так начаться не мог бы.
– Здравствуйте, здравствуйте... Ну что, обживаетесь у нас?
– Обживаюсь. Только вот никаких приказаний касательно садовой деятельности...
– Анна первая приказаний не даст. Она к саду относится ревниво... Ревностно, то бишь. Вы бы сами посмотрели, что где приложения труда требует... Или Стефана вон спросите - он у неё доверенное лицо.
– Увы, я вряд ли пойму, что именно требует приложения труда. У меня никогда не было дачи.
– Счастливец вы... Знаете, не было у бабки хлопот - да купила порося. Хотя пока я не слёг со своей хворобой, любил я переключаться на здоровый сельский труд... Погорбатишься на сельскохозяйственной ниве - и словно воскрес к новой жизни, и мозги словно растуманились. Вот и вы, дитя города, нутром почуяли, что ближе к земле перебираться надо.
Конрад на это ничего не сказал. Он рассеянно осматривал небольшую келью старца - здесь ничего не напоминало о его академическом прошлом. Только ворох начинающих желтеть газет в углу - а так главной достопримечательностью были столик с лекарствами и переделанный в стульчак стул, на который без дочерней помощи не мог взобраться Профессор.
Поэтому Конрад принялся дежурно расспрашивать Профессора о его здоровье. Тот разговор не поддержал, отвечал односложно - словно показывал, что собственное здоровье интересует его столь же мало, сколь и визитёра. Ибо понятно было, что не здоровьем старика был тот озабочен, а чем-то иным.
Профессор даже перехватил инициативу в разговоре и снова осведомился о том, каковы обстоятельства постояльца и насколько тот нуждается в крове. Тот ответил, что мать его - пианистка - давно почила в Бозе, а отец - бывший редактор телевидения - туберкулёзом болен и за бугром, в горном климате здоровье поправляет. Впрочем, отец давно с матерью в разводе, связь почти прервалась. А приткнуться Конраду нынче некуда - пока отдавал долг Родине, злые люди обманом завладели квартирой.
Профессор искренне выразил сочувствие. Но в особенности он заинтересовался отцом Конрада и стал вычислять, не могли ли они быть знакомы, но оказалось, что нет - тот был редактором программ детского вещания, которую нынче всецело подмяла под себя музыкальная редакция, так как только попса способна дать адекватную путёвку в жизнь младому поколению. Поахали-поохали касательно заполонившей эфир бездуховности и потихонечку съехали на тему, любезную разуму Конрада, ради которой он и проделал путь из столицы в глухомань, далёкий и опасный.