Остров жизни

Поляков Иван

Думаю, не стоит описывать момент, когда эти две мощные умственные силы столкнулись. Молоко… ну, большую его часть Бонне удалось поймать[2], но вот яйца. Мелкие предметы всегда, от начала времён вызывали определённые сложности[3]. Изящный полёт, и пять из семи ярко-ярких, как солнечные лучи, желтков стекли со скрючившейся вокруг ведра фигуры. Три из них угодили на рубашку, одно, почти пролетев мимо, чуть задело, треснуло и растеклось по шоссам, и одно же сползало теперь с пышущего лица.

За штаны, новые и почти не ношенные, было особенно обидно.

– Никогда! – процедил Бонне и, утираясь рукавом, пошёл по своим

делам.

Он ещё припомнит ей это. Ближе к желтеющей осени, когда, вдоволь наболтавшись между коровником и курятником, девчонка соберётся на честно заслуженный, по праву возраста, отдых. Соберётся, но не тут-то было. Вынырнув из-за поворота, незаметная, обычно покладистая фигура перегородит ей дорогу. Удар лбом в грудину и протяжный выдох.

Ветер гнал облака, и, судя по едва различимому шуршанию, к деревне приближалась тугая волна дождя. Снова. Ударяя о дерево и скатываясь по доскам, через желоба в бочонки стена воды в минуту промочит всё, что только сумеет. Обратит тропки в грязь и пойдёт дальше, поливая лес и холмы. Так было уже дважды за восъмицу. Трижды за ту, что до неё и всего семь раз за месяц. Ничего особенно страшного. В сравнении неизмеримо неприятнее было выслушивать ворчание отца, так волнующегося за сено, что скандалы сыпались точно из рога изобилия.

– Про яйца кто-нибудь узнал? – сразу перешёл к делу Бонне, и нечто неудержимо деловое[4] промелькнуло в его голосе.

– Нет, – пожала плечиком Зое, уже чуя недоброе. – Но я могу прямо сейчас пойти и во всём признаться. Отец же тогда так волновался.

Она уже сделала шаг, но преграда и не подумала исчезать.

– И представь, что тогда будет, – прищурился юноша. За годы он научился не только молчать, но и говорить, когда и что нужно. – Не проще ли для тебя постараться разок, и всё будет, как и раньше?

Чуть выступившие за последний год желваки Зое гневно заработали. Логика неоспоримая, и тем интереснее было бы найти лазейку. Нет, на это уйдёт слишком много времени. Мальчишка, верно, потратил дни на то, чтобы сформировать и отрепетировать эту фразу, у неё же на ответ не было и пары минут.

«Твою да, а он прав».

– Конечно, прав, – будто прочитав мысли, подтвердил Бонне, и улыбка скользнула на поросшем редкой щетиной, коей он гордился, и которую лелеял, лице. Зое насупилась.

– Ну что ты. Я ведь почти ничего и не прошу. Всего то и требуется, что перетрусить сено, да сгонять, спросить, дорого ли сейчас выправить лопату. Мне… Одним словом, меня не будет до вечера.

Равноценный обмен, если вдуматься. Уже выходя со двора, Зое краем глаза видела, как Бонне встречают Пир, сын Тьери, и Тибо. Компания совершенно незнакомая, почти взрослая и потому непонятная. Девчонка помнила, как отец называл эту пару бездельниками и настрого запрещал брату с ними общаться. Не её забота. Зое лишь проводила возомнившего себя взрослее, чем он есть, братца взглядом и, вздохнув, отправилась вниз по дороге, к кузнице, над крышей которой завсегда поднимался дымок.

– Снова надрался, пёс подзаборный! – неслось вдоль воды, и билась, билась посуда за неухоженными сливами! Кстати о них. Проходя мимо, Зое как бы невзначай позаимствовала плод, крупный и сочный. Всё одно у Коума каждый год находились дела, и те просто опадали.

Не вызрел немного.

Тишина настигла внезапно. Сначала насекомые,

а после и птицы. Воздух загустел, взбух, раздувая лёгкие, а потом как… ли-ва-ну-ло! Всего за мгновение крупные капли вымочили и отмочалили всё, что только можно.

Уже несясь без оглядки, Зое видела как Тео, отец Моны, чья мать, на пару дней выехала в город, и, как впоследствии выяснилось, вышла за мясника, скоро стягивает бельё, пытаясь сохранить его в сухости. Осока резала лодыжки. Взмокнув, плотная юбка мешалась, так что девчонка невольно пожалела, что не родилась мальчишкой, которым позволено носить удобные холщовые шоссы.

«Ага, всего и требуется», – думала она, срезая путь между скотным двором и выгребной ямой.

Меж двух оград, под раскидистую яблоню, где ей пришлось просидеть больше полутора часов, пока дождь не притих. Починить лопату, как выяснилось, ничего не стоило, так как Дехан был должен её отцу.

До самой осени деревня, а вместе с ней и жители, терпела подобные нападки небес, а после и вовсе зарядило так, что ни конца, ни края, ни середины.

– Это конец, – однажды дождливым вечером, грызя ногти взамен морковки, заметил Ивес, и против его слова никто не решился высказаться. Что ж, конец так конец.

Мир, серый и обрюзгшие после дождя. Отяжелевшая листва, свисающая с веток тряпицами, и сбившаяся в тягучий колтун трава. Стекло запотело. В такие дни Зое всегда хотелось спать. Не то это было время, чтобы скакать по лужам или, к примеру, запускать змея. Не то. Часы, всё время, оставшееся от хлопот, она проводила под одеялом, укрывшись по глаза и наблюдая за ползающей по доскам потолка сонной мухой, которую Зое про себя любовно называла Ленухой.

Не было достоверно известно, была ли Ленуха одна, или же их было несколько, но каждый раз, когда девчонка открывала глаза, она видела грязные доски, солому, выбившуюся из щелей, и муху, сонно застывшую и уже даже не потирающую лапки.

Дремали холмы. Вода застыла, и тем удивительнее смотрелось возникшее в этом сонном мире движение. Мерное покачивание. Капли, катающиеся по лакированной крыше, и белый в холодном воздухе храп, что вырывался из ноздрей взмыленных животных. Таясь, карета до самого последнего момента оставалась никем не замечаемой. Она скрывалась за поворотом и за границей размышлений девчушки, которая вскоре обязана будет покинуть своё убежище.

«Ну вот, встану я, и что дальше? Что мне делать?» – спрашивала Зое то ли себя, то ли муху, и ни она сама, ни Ленуха не находили ответа.

А Бонне всё продолжал сбегать, и вот уже не она ему, а он был ей должен. Нет, обязанности свои юноша выполнял, это непреложно. Сено было сухо[5], а инструменты всегда заточены. Он делал то, что и всегда, но уходил теперь раньше. Сбегал через раскисшую крапиву и возвращался то весёлым, а то грустным… а однажды так и вовсе явился в виде совершенно непотребном. Весь в грязи, выпивший и почему-то без шоссев! Ещё то зрелище для девчонки, которой едва исполнилось тринадцать.

«В кошмарах сниться мне будет», – внутренне содрогалась Зое, как бы невзначай задев локтем тарелку… та зацепила следующую, и так дальше. Ивес отвлёкся. Повод был более чем громок, так что братец под кучу смог прошмыгнуть в комнату. На следующее утро она у ограды столкнулась с Дезири, а Бонне с тех пор ходил улыбчивый и сытый, будто кот, которого допустили к сливкам.