Остров жизни
Шрифт:
Девушка лет шестнадцати. Всего мгновение, но в холодном мозгу чудовища отпечатался каждый волосок, прилипший к взмокшему загорелому лбу. Ни намёка на страх. Просторная холщовая рубаха с закатанными рукавами. Плотная юбка, по голень. Удивление и не более того.
Мгновение сверкнуло в холодном мозгу подобно молнии и утонуло в кровавой пене, мычании и жизни, захлёбывающейся в его клыках. Изогнувшись, блестящее тело, обратилось к воде, оттолкнулось всеми лапами и исчезло с той же быстротой, с какой появилось. Удар хвоста, и вот лишь круги на воде подтверждали реальность видения.
Мычание
И всё.
– Огнёвка? – несколько удивлённо проговорила Зое, и вверху переносицы, меж изогнутых, будто крылья бровей залегла задумчивая морщина.
– Как так?
[1] А если совсем откровенно уж лучше это, чем гнуть спину, выбирая одуванчики и прочий сор меж грядок.
[2] Померк в сравнении со скоростью, с которой двигалась смерть.
Глава 2. Остров в огне.
Хвоя на старой, изогнувшейся над водой сосне казалась насыщенно-красной в свете заката. Красным казался лес. Красными дворы и крыши. Даже лягушки, прочно обосновавшиеся в ряске, на мелководье, и те казались красными. Тем вечером они не пели, как не будут ещё с восъмицу, хотя об этом никто не догадывался. Тихо было в деревне, и нигде не было видно никого живого.
Собравшись, мужчины обсуждали проблему.
Их было семеро в тёмной комнате. Заслонивший спиной и брюхом окно Брис, в широкой рубахе и при широкой бороде. Коум, первым делом схватившийся за кувшин, и долговязый, вечно оправляющийся Понс с Рином. Тянуло рыбой, – это Фалкет, чьей второй профессией было вываживать хвостатых из многих местных озёр, поставил между ног своих ведро. Занявший табурет у гардины Обэ, и Дехан, чьё лицо было худощаво, а залысины зашли так далеко, что нельзя было сказать с уверенностью, начинаются ли где его волосы. Тарелка перед Ивесом вновь полнилась зеленью. В глазах хозяина дома по этому поводу читалось раздражение, на языке же его крутилось столько эпитетов, что хватило бы не на одну речь.
Брис поставил глиняную чашку, и толстые, исчерченные белыми полосами пальцы его сцепились в замок. Широкие мозоли и жирные пятна на загоревшей дочерна коже. Мельник казался отлитым в бронзе мыслителем в масленой полутьме свечей. Брови его сошли на широкой переносице. Согнулись и выгнулись, отражая ход глубоких измышлений.
– А может, ей показалось. Зойке-то? – произнёс мельник, и это предположение сразу пришлось всем по вкусу. Обтерев ладонь об бороду, прореженную серебром, Брис развил мысль: – Солнце ударило, да и вообще, тот ещё народ девки эти. И ящерка им драконом показаться может.
Возгласы одобрения поднялись под потолок и пронеслись мимо старого комода с рукотворным кривым узором, за который Зое в своё время оборвали уши. По дощатому полу, сквозь гардину и на кухню, где Марта безустанно кропотала над похлёбкой и кашей.
Даже Обэ, чей двор Огнёвка больше пяти лет обеспечивала молоком, и тот оказался согласен.
– Вот-вот, – подтвердил земледелец, и голова его забилась будто пестик в колоколе. – Мужика ей надо! Где это видано, чтоб пятнадцатую зиму
– Она таким разом старой девой у тебя останется, – озвучил то, о чём другие предпочитали молчать, Понс, и по лицу его сына расплылась улыбка.
Скрежет. Резкий и режущий слух. Это вилка, ранее без особенного воодушевления гуляющая меж варёных морковок, нашла, наконец, себе жертву. Волосы на шее хозяина дома начали вставать дыбом.
– Она слепая получается? – произнёс Ивес, не разжимая челюсти. – Ты это сказал, или я что-то там недопонял?
Фалкет и Коум, которого интересовал, казалось, лишь кувшин, непонимающе переглянулись.
– Чего? – Именно этот вопрос ясно читался на их лицах ещё до того, как он был озвучен.
Раздражённый взгляд.
– Огнёвка, говорю, где?! Косой фунтов мяса, его в карман не сунешь и под юбкой не унесёшь!
– А это у вас спросить надо! Она заснула, а корова та и ушла!
Коум, пользуясь отсутствием супруги, уже позволил себе. Он вяло поднял руку. Выпрямил указательный палец и беспорядочно им помахал.
– Не-не. На подходе она точно была. На сливках смола ещё липкая. Я шёл, во как замазался, – заявил лесоруб и, чтобы слова не расходилась с делом, тут же отхлебнул, разочарованно вгляделся в дно, поставил и оттянул рукав.
– Значит, вы и стащили, – не стал ходить далеко за решением Обэ. – На что угодно поспорить могу, – спустись в погреб к вам, и сразу найдётся пропажа.
Ивес резко поднялся, и тарелка с варёной морковью полетела на белую скатерть.
– Что-что? Это я, получается, ещё и вор?!
– А разве нет?! – последовал его примеру Обэ.
– Молчать!
Опустившись на застеленный стол, тяжёлая ладонь заставила посуду вздрогнуть. По широкому лицу пошли багровые разводы.
Фалкет пробормотал что-то, привлекая внимание. Рыбак делал это уже не раз, и когда разгорался спор, и до этого, но его просто не замечали. Наконец, решив что-то для себя, старик повысил голос.
– Рыба пропала, – произнёс он. Произнёс не настолько и громко, но уже спустя мгновение все взгляды были обращены к нему. Не чересчур ли много внимания?
– В Роне. Весной и окунь, и карась есть. Щучки попадаются и сомики наглые. Всё как всегда, а уже к середине лета то ли на дно уходит, то ли и правда, нет уже ничего. Жрёт их всех кто-то.
Сумрачная тишина раздумий окутала души присутствующих, и даже Коум отставил кувшин. Старая, но ещё вполне надёжна мебель. Повидавшие и не такое стены и семеро мужей, пред которыми стояла сложнейшая, почти непосильная задача. Они должны были решить, что делать.
– Корову так просто не заколешь, да и спрятать времени не было, – здраво рассудил мельник, и брови его лишь сильнее сошлись. Скулы под медной бородой взыграли, а ноздри раздулись.
– Будем думать.
Рыжий хвост. Красные отблески на длинных, заострённых, будто колья, листьях. Несколько кровинок блестели на обступающей тропу сорной стене. Шуршал, покачиваясь от легчайшего ветерка, тростник, рогоз и ещё не распушившийся камыш. По щеке текло нечто тёплое.