Остров жизни

Поляков Иван

Сдержанные смешки.

– Моё имя Генуи Жака де Воражина, и я был назначен его превосходительством советником по военным делам ответственным по набору рекрутов в этом графстве. И как ответственный довожу до вашего сведенья, что, в связи с неспокойным временем, возрастной порог призыва был снижен до пятнадцати, – объявил лорд и, наконец, выдохнул.

«Длинный текст», – отметила Зое для себя. Репетировался долго и не иначе у зеркала: руки двигались чётко и в соответствии со словами.

«Разум, ростки его заметны с малых ногтей, вопрос в обстоятельствах».

(Кузьма Прохожий. Из услышанного на

дороге).

«А что такое его превосходительство советник?»

– Прошу всех отнестись с пониманием, – приложил месье де Воражина, несколько отступив в поклоне и закончив почти реверансом.

Кучер позади юноши многозначительно прицокнул, смотря куда-то в сторону и в даль. Расслабленное, заросшее щетиной лицо опытного человека. После стольких лет служения ему куда лучше было известно, с каким «пониманием» должны были отнестись к данной новости деревенские. Не иначе потому рука мужчины лежала на бедре, где чуть оттопыривалась плотная ткань эсклавина. В серой и сырой тиши медленно зрело, как в каком-то ужасающем, глухом котле, напряженье, и лишь молодость «ответственного» несколько смущала собравшихся.

– Простите, – покрутив башкой, но, так и не обнаружив других добровольцев, Брис поднял руку. – А правда, что луизиты опять собираются расширять территорию?

Зое отнёсся к вопросу с неожиданным одобрением. Ну, наконец-то! Теперь то она узнает, что означает это слово.

А то взяли моду, скрывать от детей, а после удивляться, что они таятся по углам и за оградой.

«Узнаю, и сомневаться нечего!»

Взбрыкнув как-то по-юношески, точно кузнечик на ходулях, сер де Воражина обратил к добротному мельнику строгий взгляд, в котором, впрочем, не читалось нисколько аристократической холодности. Затаённая радость уж скорее. Раньше его никто и ни о чём не спрашивал.

Пытаясь скрыть последнее, месье пригладил тоненькие и как будто распушившиеся на кончиках усики. Лишь попусту протянул время.

– Увы, я не знаю, но вы правильно сделали, что спросили. Продолжайте в том же духе, и я обязательно что-нибудь отвечу.

– Полевые головастики, – не смогла удержаться Зое.

[1] Бросался, как сказала бы Зое.

[2] Схватить за деревянные бока, достаточно неумело прижав к животу.

[3] Вспомнить хотя б конфликт за соль, начавшийся с пропажи жемчужной броши и закончившийся сожжением Сапфирового дворца. Пара яиц, – ха! Зое ещё весьма повезло.

[4] В том первоначальном, почти забытом в наше сумасшедшее время смысле.

[5] Само собой, насколько это возможно, учитывая погоду.

[6] Половину он сочинял прямо на ходу, сам того не замечая.

Глава 7. Чего не будет.

Именно «что-нибудь», подумала Зое, и в коем веке мнение девчонки вторило мыслям большинства. «Спрашивайте, и я обязательно отвечу», – для многих это было не сообщение, не возможность, но прямая команда к действию.

«Подорожает ли мука следующей весной?» – спросил Брис, и ничего не извлёк из ответа. Тьери спросил – про кур, Вильен же интересовали ткани. Все точно оттаяли на время, воспользовавшись и отвлёкшись с проблемы общей, каждый на свою. Ответили даже лесорубу, хоть тот и едва стоял, и сам, похоже, ещё не понял: что же такое его волнует?

Пустое. Воспользовавшись общим возбуждением, Зое покинула бурчащего отца, подошла чуть ближе к карете. Девчонка не знала почему, но она всегда

больше доверяла тому, что чувствует, нежели видит. Гладко. Сколько же сил нужно было приложить, чтобы так выровнять дерево? Впрочем, от этого буком оно быть не перестало. Ничуть не более тёплое, такое же неживое, как и то, из которого была сколочена её кровать. Зое подняла взгляд. Крыша чуть выступала на стыке, изукрашенная тусклым и совершенно неинтересным на фоне пепельного неба узором.

Пока никто не обращал внимания, девчонка перешла чуть дальше. Всё ближе к главной составляющей. К тому, без чего карета не стронулась бы с места, сколь бы резными не оказались её колёса: к лошадям. Муть в чёрных глазах. Усталость. Тяжело было им тянуть этот толстостенный гроб по раскисшей глине. Зое повалила голову набок, протянула руку, и тут же послышалось испуганное всхрапывание. Несравнимо более могучее животные отшатнулись, будто в руке она держала коленное железо. Кончики жёстких ушей задёргались, а ноздри, розовые изнутри, затрепетали, будто прислушиваясь к чему-то.

«Не местные». Взгляд упал на ладонь. По непонятным причинам всем животным, что попадали в их края, требовалось время, чтобы привыкнуть.

Потому местные и оставались такими бедными, что ни пришлые куры, ни коровы, никто не хотел здесь приживаться. Ни гусей, как у прочих селений, ни лебедей. Стыдно признаваться, но иногда Зое становилось жалко отца семейства.

Призыв пошёл неожиданно скоро, даром что «ответственным» был юнец, не знающий, куда смотреть. Действуя и без его непосредственной команды, тройка на раз ошелушила, точно луковицу, двор Тьери, обнаружив сына, и вычистила Капетов, у которых имелось целых двое. Отойдя в сторону, к сырым и обвисшим кустам бузины, юноши ждали теперь своей участи. Взгляд всех был устремлён в землю и лишь изредка поднимался на кучера, чья фигура казалась совершенно расслабленной.

К каждому новичку «он» подходил, по-свойски клал руку на плечо, перекидывался парой фраз, и у каждого же разом напрочь отбивало желание бежать.

Кучер стоял с ними. Кучер курил. Кучер присутствовал при беседе с хозяевами домов, когда ещё неизвестно было, прячутся ли где во дворе будущие новобранцы. Всё делал кучер, и, хотя фигура его была напоказ расслаблена, опасения он внушал куда большие, чем назначенный ответственным молодой де Воражина.

Пять «добровольцев» из семи домов. Не худший результат, и одно это уже тревожило. Бурча нечто нечленораздельное, Ивес пропустил делегацию в дом. Чуть задержался и огляделся. Прежде чем дверь захлопнулась, Зое успела заметить, как мелькнула меж редких досок забора белёсая макушка Дезири. Лицо девчонки было обеспокоенно, что уже говорило в её пользу.

Их было трое. Всё тот же юнец[1], всё так же изображающий взрослого, один из трёх подручных, сиплый и долговязый, ну и, конечно же, кучер. По деревне уже пошёл слух, что имя его Телесфор, и это «ор» на конце уже вызывало уважение.

– Хорошо как у вас, – заметил де Воражина, при всём своём благородстве крутящий башкой, будто утка, высматривающая что-нидь поесть. – Как считаете, Телесфор?

Сгорбившийся по правую руку, Телесфор ничего не ответил. Лишь прищёлкнул языком, спрятав, насколько это возможно, руки в складках эсклавина, и приподняв брови. Вид его был до чрезвычайности обыкновенным, и тем сильнее выделялись глаза. Выражение, которое невозможно было скрыть за приподнятыми бровями. Чужеродный в этом море безразличия взгляд, который цеплял не хуже рыболовного крючка.