Остров жизни

Поляков Иван

Троица покинула дом, так никого и не найдя. Затем покинула следующий и так далее. Быстро и без устали, пока день не подошёл к концу.

Побурев, предвещая недоброе, лучи заката пробивались сквозь тяжёлую, впитавшую много влаги и потому недобрую, чёрную крону, изогнувшуюся над водой. Пели лягушки в камышах, и под этот квартет цепочка юношей скрывалась за поворотом. Двадцать два человека, включая мужчин, уже с детьми и хозяйством, и совсем ещё юнцов. В глазах женщин стояли слёзы. Проскользнув мимо, Дезири повисла на шее братца, осыпая самодовольную деревяшку опрометчивыми, но горячими поцелуями. Отец промолчал. Лишь

пробурчал нечто про завтра и, взмокший, развернулся к дому, в тени которого он вскоре скрылся.

Зое выдохнула. Посмотрела налево, вглядевшись в толпу. Направо. И вот тут её ждал сюрприз: Мона. Та стояла буквально в двух шагах, но Зое не сразу узнала старую знакомицу. Будто фарфоровое, лицо девчонки было абсолютно бескровно. Лицо куклы, а не человека. Завитки, выбившиеся из косы, и огнивеющие кружки на щеках, точно нарисованные рукой неведомого мастера. Пара стеклянных глаз была устремлена вслед живой линии.

– Что случилось?

Вздрогнув, девушка обернулась на голос. Взглянула совершенно непонимающе, как и когда-то на бревне, но при этом иначе. Узнав, она попыталась взять себя в руки.

– Ланс, – произнесла Мона. Всхлипнула. Она честно попыталась, но жемчужины слёз сверкнули в воздухе. Никто не стал преследовать, когда, прикрыв лицо руками, она унеслась куда-то. К чему, когда всё и так ясно.

Зое было не по себе. То ли холодно, то ли просто грустно.

«Это всё рубашка виновата», – подумала она и, полностью убедив себя в верности последнего, вновь взглянула на медленно удаляющуюся карету.

Всё верно. Должно быть, троица только тем и занималась, что, напрягая спины, вытягивала увязающий гроб из скисшей от обилия дождей почвы. Теперь толкающих было семеро, и все они уже были по уши в «благах» ещё не начатой службы. Все одного цвета, и на одно лицо. Одинаковые, и всё же в фигуре, что в напряжении корчилась у левого колеса, не так сложно было узнать её друга. Вихры и скомканный воротник – Ланс. Мальчишка, который столько лет возился с ними как с малыми детьми и регулярно снабжал свистульками.

«Всего этого больше не будет», – неожиданно ясно осознала Зое. Осознала и смирилась, потому что поделать с этим ничего не могла. Карета бухнула последний раз, и радующиеся уже тому, что им удалось покинуть страшную деревню живыми, лошади скрылись за парой сцепившихся ветвями вязов на повороте.

[1] Даже Зое не могла воспринять де Воражину всерьёз. Этот огромный складчатый ворот и осыпающаяся пудра. Стыдно признаться, но она паяцев так представляла, и повадки юного месье лишь укрепляли этот образ.

[2] На варёную капусту, и на тот факт, что мясо оказалось по ту сторону стола.

Часть 2. Взбивая пену. Глава 1. Один в тишине.

Один в тишине. День, месяц, год. Прохладный ад, мгновения которого отсчитывали капли, как почки набухавшие и срывающиеся во тьму. Тихое «цок», и те разбиваются мириадами отблесков, оканчивая свою краткую жизнь. Вода в норе не застывала никогда. Жар дыхания согревал её, и корни со всего острова прорывали твердь, чтобы вклиниться в плотную арку, окружающую и опутывающую хребет дракона. Не давали возможности заснуть по-настоящему. Сейчас зверь уже немного оправился, но всё одно, отрешившись на пару лет, он рисковал проснуться в деревянных путах. Крылья подобного бы не потерпели.

Первая победа. Сом.

С тех пор множество рыбин было проглочено, но ту первую дракон запомнил очень хорошо. Плоскоголовая, но без отметины у плавника.

Зверь видел «меченую», неоднократно видел, но поймал ли? Нет! Не

смог. Холодная ярость до сих пор скреблась в глубинах иного сознания, и исчезать она не собиралась. Дракон никогда не болеет. Дракон никогда не умирает. Дракон никогда и ничего не забывает. Лёжа здесь, в сырой тьме, зверь видел внутри себя мглу иную. Под ним тогда стелилась не грязь, а облака. Белёсые хлопья, размывающиеся под крылом, столь велика была скорость. Гранитные иглы, вздымающиеся столь высоко, что прошивали небо, и целые хребты здесь, где их никто не мог найти.

Он был там. Куда больше. Опытнее. Опаснее. Повинуясь внутреннему чувству, красный претендент резко сменил направление, рассекая небо в опасной близости от обледеневшего пика этого, иного мира. Ничего не происходит. Всё так же сияют звёзды. Луна своим холодным оком высвечивает каждую чешуйку меж двух огромных кожистых крыл. Сбегающее от времени ледяное царство, под которым кипела жизнь. Голубоватые вспышки за тонким полотном. Отсвет, и ещё один, отразивший тень неразличимого пика. Звуков здесь почти не было (к чему миру, где никто не живёт, такая, в сущности, мелочь как звук?), и тем не менее дракон чувствовал вибрацию. Ощущение странное и неизведанное для многих. Точно покалывание под нижним нёбом, когда трещит, разрываясь вслед за светом, воздух. Беззвучный грохот, это стон стихии. Гул, с которым рвутся жилы скал, и молнии ударяют в балконы, вынуждая те ссыпаться в мир, заполненный до краёв.

Всполох прямо внизу отразил тень крыльев.

Мысли дракона быстры, так что лишь молния способна была угнаться. Импульс в клубке образов меж круглых глаз, и зрачки резко расширились: «Тень со стороны света?»

Удар крыльев. Быстро, почти сразу же, но это «почти» как и всегда подвело. Доля мгновения, и новый воздушный поток подхватил бы, но вместо этого пепельная в свете луны завеса лопнула, точно скорлупа, и чёрная морда сбила полёт. Вцепилась и утянула в промежуточный мир.

Холод ран. Немыслимо горячие молнии. Кровь! Когти! Воздух выгорал в груди! Первородный ад, каким он и должен быть в исконном смысле. В выси полной боли. Сцепившись здесь, два чудовища рвали плоть друг друга как и где могли. Бессвязные взмахи раздирали облака. И лишь белые всполохи давали увидеть клыки врага, его горло, бока. В грохоте сотен колоколов следовал – удар. Во вспышке блестели когти. Во вспышке разевалась чудовищная пасть. Кровь лилась. Цепью чёрных сапфиров она струилась вниз, в мир, за который и шло сраженье. Ад, вскипающий огнём двух глоток!

Тишина.

Дрогнув, второе веко отползло в сторону, а зрачок расширился, отражая отвердевшие от обилия корней стены норы. Легчайший плеск пробудил чудовище. Он продолжался у входа, закручивая холодную медную гладь озера наподобие водоворота. Окаймлённые острыми чешуями ноздри расширились, всасывая тёплый и пропахший сыростью воздух.

И снова тот запах. Окончательно осмелев и поднабрав жиру, сомёнок вновь дразнил зверя, крутясь у самого выхода. Плескаясь в его зрачках и отстранённо холодном сознании. Игра в кошки-мышки, затянувшаяся на годы и раздражающая до боли в зубах и клокота в груди.

«Наглая добыча», – в которой раз подумал дракон, и шелест, трескучий, но при этом глухой, заполнил нору. И зачем он это делает? Сиё действие повторялось уже не раз, так что не приходилось сомневаться: не успеет вода коснуться лап дракона, рыбина уже отойдёт. Подбирая крылья, зверь протиснется под низкой аркой корней, а противник уже в стороне. Корни позади и зверь уже готов броситься, а сом уже у коряжника.

Дракон выбрался на свет. Он даже не глянул, зная, что рыба скрылась в нагроможденье, что чуть левее прошивало гладь костяными сучьями.