Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)
Шрифт:
1) советские психологи без ссылок на источники описывали техники самовоспитания или методы их разработки, известные из не столь идеологизированных психологических работ или даже из религиозных традиций;
2) более ортодоксальные – или более запуганные 365 – авторы предлагали школьникам выстраивать свою психику по образцу волевых литературных героев, а учителям – поощрять их в этой работе.
Приведу два примера первого подхода.
Журнал «Советская педагогика» в 1950 году публикует статью К.И. Лебедева, в которой автор сетует на «существенный пробел» во всех советских учебниках психологии: «…отсутствие теории, объясняющей способность человека господствовать над собой» 366 . Чтобы дать эскиз такой теории, Лебедев пересказывает, как свои собственные, идеи Л.С. Выготского. Возможно, впрочем, что этот «концептуальный ход» был не плагиатом, а попыткой реабилитировать теорию, автора которой называть в советской печати было нельзя. Некоторые работы Выготского были запрещены еще до его смерти в 1934 году, а после постановления ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» (4 июля 1936 г.) имя психолога в СССР стало почти полностью табуированным, так как он-то и был одним из создателей советской педологии 367 . Тем не менее Лебедев фактически пересказывает в своей статье концепцию интериоризации внешнего знака и интерпретацию знака как орудия, с помощью которого человек овладевает собственной психикой: «…владея речью, общаясь с другими людьми, подвергаясь воздействиям
365
Среди наиболее плодовитых авторов статей о «воспитании воли и характера» – психологи Соломон Ривес и Эле Моносзон, которые были активными участниками школьных экспериментов 1920-х годов, попавших под запрет в 1930-е. Этих авторов легко могли обвинить если не в педологии, то в пропаганде какого-нибудь столь же наказуемого учения. См., например: Помелов В.Б. Путь в педагогику начинался на Вятке (к 100-летию со дня рождения Эле Исаевича Моносзона) // Герценка: Вятские записки: [науч. – попул. альм.]. Вып. 14 / Под ред. Н.П. Гурьяновой и др. Киров: Лобань; ОУНБ, 2009 (http://www.herzenlib.ru/almanac/number/detail.php?NUMBER=number14&ELE ENT=gerzenka14_4_1).
366
Лебедев К.И. К вопросу об изложении теории воли в учебниках психологии // Советская педагогика. 1950. № 1. С. 64 – 67, цит. с. 65.
367
Выготский Л.С. Педологические основы работы с умственно отсталыми и физически дефективными детьми // Педагогическая энциклопедия. М.: Работник просвещения, 1928. Т. 2. Стб. 391 – 398; Он же. О педологическом анализе педагогического процесса // Выготский Л.С. Умственное развитие детей в процессе обучения: Сб. статей. М.; Л.: Государственное учебно-педагогическое издательство, 1935. С. 116 – 134. Выготский публиковался в журнале «Педология». Стенограммы его «Лекций по педологии» 1933 – 1934 годов были сохранены его учеником С.А. Коротаевым и уже в постсоветское время подготовлены к печати и изданы дочерью этого психолога Г. Коротаевой: Выготский Л.С. Лекции по педологии. Ижевск: Удмуртский университет, 2001. На Выготского в 1940-е годы мог ссылаться, кажется, только А.Р. Лурия в своей книге «Травматическая афазия» (М., 1947) – вероятно, получив такое исключительное право как автор новаторской методики реабилитации раненых солдат во время Второй мировой войны.
368
Лебедев К.И. Указ. соч. С. 67.
Владимир Селиванов в своей статье предлагает учителям давать школьникам «упражнения в произвольном внимании» – и в качестве таких упражнений описывает медитации на произвольно выбранный небольшой предмет: карандаш, спичку, кусок стекла, камень и т.п. 369 – то есть, фактически, технику, близкую к буддистским методам самодисциплинирования.
Сведений о применении подробного рода «пересказанных методик» мне найти пока не удалось. Скорее всего, этот подход не получил развития, а в период «оттепели» потерял всякий смысл – тогда были «реабилитированы» и переизданы оригинальные тексты Л. Выготского, П. Блонского и других значительных психологов, позволявшие более или менее нюансированно обсуждать процессы рефлексии и интроспекции.
369
Селиванов В.И. Самовоспитание воли и характера. С. 25 – 26.
Примеров второго подхода – описания воспитания воли с помощью литературных примеров – в конце 1940-х годов было намного больше. Судя по всему, этот метод, предполагавший не столько самопознание подростка, сколько сравнение с недосягаемым образцом или сильную эмоциональную реакцию на произведение, был сочтен более перспективным. Не был он забыт и в школе 1960-х, хотя и перестал считаться панацеей от всех психологических проблем.
В 1948 году в «Советской педагогике» была напечатана программная (открывающая первый номер) статья Соломона Ривеса «Волевые черты нового человека». И примеры волевых, и примеры безвольных людей в ней взяты из литературы: безвольные – «лишние» люди из произведений XIX века, противоположность им составляют герои «Непокоренных» Б. Горбатова и «Молодой гвардии» Фадеева 370 . Описание поведения Олега Кошевого С. Ривес приводит по роману Фадеева, как если бы Кошевой был не историческим лицом (да еще и посмертно удостоенным звания Героя Советского Союза), а только литературным персонажем 371 .
370
Ривес С.М. Волевые черты нового человека // Советская педагогика. 1948. № 1. С. 12 – 26, здесь см. с. 12 – 13.
371
Там же. С. 19.
Владимир Селиванов пишет, что самовоспитание возможно под воздействием жизненного идеала, а на идеалы оказывает влияние литература 372 – следовательно, решающее влияние имеет правильный выбор круга чтения для ребенка.
Эле Моносзон рассказывает об учителях, использующих литературные иллюстрации в беседах о дисциплине и нравственных качествах, – в советской педагогике эти темы незаметно переходили друг в друга. Так, М.И. Алексеева, учительница женской средней школы № 240 г. Москвы, изучала с детьми «Правила для учащихся» и, говоря о требовании «быть внимательным, предупредительным к старикам, маленьким детям, слабым, больным; уступать им дорогу, место, оказывать всяческую помощь», велела для понимания этого пункта прочитать повести Владимира Короленко «Дети подземелья» и «Слепой музыкант», «Комнату на чердаке» Ванды Василевской и рассказ Валентины Осеевой «Бабка» 373 . Рассказ «Бабка», действие которого происходит в довольно условной советской семье, и доныне используется в средних классах российских школ при проведении уроков на морально-этические темы 374 , а остальные элементы этого списка достаточно удивительны: способность к состраданию в советских школьниках предлагалось воспитывать с помощью произведений, персонажи которых живут не в СССР, а в царской России (оба сочинения Короленко) или в независимой межвоенной Польше, описанной в достаточно мрачных тонах (повесть Василевской).
372
Селиванов В.И. Указ. соч. С. 19.
373
Моносзон Э.И. Воспитание сознательной дисциплины учащихся // Советская педагогика. 1946. № 10 – 11. С. 42 – 59, здесь цит. с. 53.
374
См., например: Воробьева И.С. Проблемы взаимоотношений в семье по рассказу В. Осеевой «Бабка». 6-й класс [типовой план урока] // Сайт газеты «Первое сентября». Фестиваль педагогических идей «Открытый урок». Раздел «Внеклассная работа» . Перед началом урока автор предлагает ввести детей в необходимое настроение с помощью композиции Джеймса Ласта «Одинокий пастух».
Этот метод, который использовала М.И. Алексеева и пропагандировал Э.И. Моносзон (автор, в то время весьма востребованный 375 ),
375
См., например: Моносзон Э. Воспитание сознательной дисциплины учащихся в процессе обучения // Народное образование. 1947. № 7. С. 8; Он же. Воспитание убеждений и навыков сознательной дисциплины у учащихся // Народное образование. 1947. № 8. С. 45; Он же. Воспитание убеждений и навыков сознательной дисциплины у учащихся // Народное образование. 1947. № 9. С. 41.
376
Ср., например: Маркасова Е. «А вот практику мы знаем по героям Краснодона…» // Неприкосновенный запас. 2008. № 2 (58).
377
Липовецкий М. Искусство алиби: «Семнадцать мгновений весны» в свете нашего опыта // Неприкосновенный запас. 2007. № 3 (53).
Нехватка литературы о взаимопонимании и сочувствии и о воспитании воли и характера в мирное время, возможно, привела идеологические инстанции к прямому заказу детским писателям и кинематографистам соответствующих произведений. Во всяком случае, в начале 1950-х их появляется сразу несколько, как если бы такой заказ был. Это, например, повесть Николая Носова «Витя Малеев в школе и дома» (1951), снятый по ней фильм Виктора Эйсымонта «Два друга» (1954) и фильм Анатолия Граника по сценарию Агнии Барто «Алеша Птицын вырабатывает характер» (1953). Аннотация фильма Граника гласит: «Маленький школьник-москвич, третьеклассник Алеша Птицын решил кардинально изменить свою жизнь: заняться самовоспитанием, избавиться от опеки строгих родителей и рассеянной бабушки, жить по строгому распорядку и не поддаваться соблазнам. Составив новый режим дня, Алеша начал новую жизнь: проснулся и встал сам, сделал утреннюю гимнастику и пошел в школу. В это время бабушка Алеши на вокзале разминулась со своей подругой детства, которая приехала к ней погостить вместе с внучкой. Случайно встретивший их Алеша решил провести для гостей столицы экскурсию по Москве, дабы восстановить в их глазах истинное представление о гостеприимных москвичах и исправить ошибку своей бабушки» 378 .
378
Цитируется аннотация, опубликованная на нескольких сайтах в Интернете («Википедия» и др.).
Действие этих произведений, при всей их условности, приурочено к времени их создания («наши дни»). Авторы в обоих случаях неявно подменили тему заказа: и в повести о Вите Малееве, и в фильме Граника речь идет не о самоиндоктринации школьника, а о его социализации, а Носов добавляет к этому еще и последовательный самоанализ.
Костя шел и ничего не замечал. Потом он остановился, вынул из сумки дневник и полюбовался на свою четверку.
– Вот она, четверка! – улыбнулся он. – Сколько я мечтал о ней! Сколько раз думал: вот получу четверку и покажу маме, и мама будет довольна мной. Я знаю, что не для мамы учусь, мама всегда говорит об этом, но все-таки я хоть немножечко, а и для мамы учусь. Ведь ей хочется, чтоб ее сын был хорошим. Я буду хорошим, вот увидишь. И мама будет гордиться мной. Еще поднажму, и у меня будет пятерка. Пусть тогда мама гордится. И тетя Зина пусть тоже гордится. Пусть, мне не жалко. Ведь тетя Зина тоже хорошая, хотя и пробирает меня иногда.
Он остановился, спрятал в сумку дневник и огляделся по сторонам. Потом вздохнул полной грудью 379 .
379
Цит. по: Носов Н. Витя Малеев в школе и дома. М.; Л.: Детгиз, 1952. С. 162.
В первом, журнальном издании Носов даже пародирует советскую педагогическую риторику, исподволь демонстрируя «зазор» между ней и подлинными переживаниями мальчика-подростка, но в последующих изданиях этот «зазор», к сожалению, устранен, поэтому взросление Вити выглядит одновременно и освобождением от недостатков, и индоктринацией. Главного героя учат определять свои поступки с помощью идеологизированных педагогических клише:
– Ты ведь знал, что твой товарищ поступает неправильно, и не помог ему исправить ошибку, – сказал [мне] Володя. – Надо было поговорить с ним серьезно, а если бы он тебя не послушался, надо было сказать учительнице, или мне, или ребятам. А ты от всех скрывал. <…> …Если б ты по-настоящему заботился о своем друге, то не давал бы ему списывать. Настоящий друг должен быть требовательным и не прощать недостатков товарища. Какой же ты товарищ, если миришься с тем, что твой друг поступает нехорошо? Такая дружба ненастоящая – это ложная дружба.
Все ребята начали говорить, что я ложный друг 380 .
380
Там же. С. 124. Повесть после публикации в «Новом мире» (1951. № 6) по требованиям редакторов была переработана в сторону большей дидактичности, и об этом сумел в подцензурной печати написать З. Паперный: Паперный З. Витя Малеев в журнале и в книге (1952) // Паперный З. Самое трудное. Статьи. Рецензии. Фельетоны. М.: Сов. писатель, 1963. С. 430 – 436.
В отличие от Носова, Барто и Граника Губарев попытался уйти из современности и создать универсальную по своему смыслу дидактическую притчу – и сделать ее увлекательной. Для этого он решил использовать не только советскую поэтику изображения юных партизан и подпольщиков, но и элементы известных ему авантюрных сюжетов европейской литературы – «Трех мушкетеров», «Алисы в Зазеркалье» и комедий Шекспира. Есть в повести реминисценции и из известных произведений советской детской культуры – например, образ растущей книги, в которую уходят Оля и Яло, Губарев позаимствовал из финального эпизода фильма Александра Птушко «Золотой ключик» (1939) 381 . По-видимому, Губарев стремился, чтобы идея самовоспитания в повести предстала максимально доходчивой и интересной для юных читателей.
381
О значении образа растущей книги в «Буратино» см.: Прохоров А. Три Буратино: эволюция советского киногероя // Веселые человечки: Культурные герои советского детства / Сост. и ред. И. Кукулин, М. Липовецкий, М. Майофис. М.: Новое литературное обозрение, 2008. С. 158.
Каждая из использованных в «Королевстве…» сюжетных реминисценций, как в ребусе, «отвечает» за один из элементов советской утопии самовоспитывающегося ребенка (насколько можно судить, Губарев подобрал эти соответствия интуитивно): зеркальное раздвоение Оли – за самоанализ, «шекспировское» переодевание девочек в пажей – за автономизацию личности, переживание опасностей в духе авантюрного романа – за обучение самодисциплине и преодолению трудностей. Однако внутренняя логика подобранных для «Королевства кривых зеркал» ингредиентов оказалась сильнее Губарева – и подорвала соцреалистическую эстетику, в которой тот работал.