Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

Коллектив авторов

Идейные основы для этого «отделения», с учетом трудов диаспорных украинцев и наследия национального пробуждения конца XIX – первых десятилетий ХХ века, были достаточно подготовлены в «спокойные» послесталинские десятилетия.

Стоило еще во второй половине 1980-х некоторым педагогам из Западной Украины переопределить народную педагогику в качестве этнопедагогики, как эта традиция обрела исходное звено и зажила собственной жизнью в руках исследователей и идеологов, желавших определять исторический нарратив нового независимого государства 742 . Особенно показательны тут усилия Мирослава Стельмаховича (1934 – 1998), еще в 1970-е годы печатавшего статьи о Сухомлинском 743 . Для Стельмаховича важно было показать Сухомлинского как наследника и прямого продолжателя «заветов» и «народных традиций воспитания», отстаивавшего значимость фольклорных образов или «вековечных» представлений: культа материнства, силы красоты, святости семейного очага и т.д. О том, какие модернистские элементы наследия Сухомлинского при этом замалчивались, уже шла речь выше.

742

Гупан Н.М. Українська історіографія

історії педагогіки. Ки"iв, 2002.

743

Стельмахович М.Г. Мудрість народної педагогіки. Киев: Знання, 1971; Он же. Українська народна педагогіка. Киев, 1996.

Здесь стоит напомнить, что для украинской общественной мысли еще со второй половины XIX века, начиная с трудов Драгоманова, одним из ключевых постулатов было противопоставление русской общинной традиции, «азиатской» и недобровольно-коллективистской – и совсем иного исторического пути южнорусских, украинских земель, где индивидуальное начало было весьма сильным и связывалось с казацким наследием, отсутствием развитых общинных структур и обычаев.

Искренний советский интернационализм у Сухомлинского явно блокировал эту версию понимания украинской традиции (и противопоставления ее российской), но осознание важности «почвы», «органики» для павлышского директора было вполне возможным. Такой интернационализм был не голым идеологическим императивом, но диктовался личной памятью о войне как общем испытании, «сплотившем все советские народы», и непременно подразумевал интерес и внимание к местному тону и колориту.

Сухомлинский в своей двойной ипостаси – всесоюзная слава и признанный круг местных/национальных интересов – был фигурой уникальной. Однако за его культурно-идеологической ролью можно увидеть сразу несколько прообразов, особенно если учитывать имперскую составляющую советского образовательного проекта. Схожая «союзно-республиканская» двойственность и общая установка на гуманистическое воспитание, на «школу радости» (термин Сухомлинского) были присущи педагогическому творчеству грузинского учителя Шалвы Амонашвили, который уже в 1980-е годы стал одним из главных энтузиастов «педагогики сотрудничества» (в 1990-е годы христианская составляющая в его сочинениях стала вполне эксплицированной 744 ).

744

См., например, художественную книгу: Амонашвили Ш.А. Вера и любовь. М., 2009.

Сухомлинский не был единственным известным педагогом-практиком на Украине – можно назвать и близких к нему по биографическим обстоятельствам донецкого педагога-новатора Виктора Шаталова (автора известной системы «опорных конспектов»), директоров украинских сельских школ – Героя Социалистического Труда Ивана Гуровича Ткаченко (1919 – 1994) или члена-корреспондента АПН Александра Антоновича Захаренко (1937 – 2002). По идейным установкам они тоже были скорее шестидесятниками – так, Ткаченко неизменно поддерживал Сухомлинского во время атак Лихачёва и авторов «Учительской газеты» 745 . Кстати, с точки зрения современного наблюдателя, среди награжденных высшим советским знаком отличия педагогов из союзных или автономных республик (или кавалеров орденов, обладателей звания «Народный учитель СССР») выделяется определенная группа, хорошо демонстрирующая черты Советской империи affirmaitive action, – это были выходцы из титульной нации, притом преподающие именно русский язык, часто в сельской школе 746 .

745

Оба вошли в современные украинские учебники: Українська педагогіка в персоналіях. С. 485 – 592, 544 – 548.

746

Кстати, в реальности эти педагоги часто вели уроки и по своему, родному языку – как, например, Рафика Нуртазина (1921 – 2013) из Казахстана, ставшая Героем Социалистического Труда одновременно с Сухомлинским в 1968 году.

В теоретической же плоскости с Сухомлинским был схож (из признанных в Москве и за рубежом «республиканских» ведущих специалистов по методике и общим вопросам образования) эстонский профессор из Тарту и Таллина – Хейно Лийметс (Liimets) (1928 – 1989), очень рано ставший действительным членом АПН СССР (1967) 747 . Подход Лийметса к соединению воспитания и обучения в его интегралистской теории тоже строился на последовательном уходе от коллективистских установок Макаренко – включая отказ от ритуальных или содержательных ссылок на его работы 748 . Но известность Лийметса не выходила за пределы круга специалистов по педагогике, а в фигуре Сухомлинского показательно сочетались практическая работа с детьми, писательское мастерство и рано выявившиеся теоретические склонности.

747

О местной, национальной специфике его творчества упоминает в обобщающей книге М. Богуславский: Богуславский М.В. ХХ век российского образования. М.: ПЕР СЭ, 2002.

748

См.: Теоретические проблемы воспитательного коллектива. Тарту, 1975; Куракин А.Т., Лийметс Х.Й., Новикова Л.И. Коллектив и личность школьника. Основы теории воспитательного коллектива. Вып. 1, ч. 1 – 2. Таллин, 1981 – 1982; а также в издании: Взаимодействие коллектива и личности в коммунистическом воспитании: Тез. докладов / Отв. ред. Х.Й. Лийметс. Таллин, 1982. С. 126 (на это обращает внимание и А. Фролов: Фролов А.А. А.С. Макаренко в СССР, России и мире. С. 159).

7

Прежде чем превратиться в «национального» по преимуществу Педагога (с большой буквы) в независимой республике, духовного патрона Украинской академии педагогических наук, Сухомлинский оказался широко признан на общесоюзном уровне десятилетиями раньше – не только официально. Благодаря педагогической журналистике и при благоприятном прикрытии «сверху» от прямых атак ортодоксов вроде Лихачёва гуманистическая педагогика и установки на новаторство распространяются среди учительской аудитории.

С начала 1970-х о Сухомлинском в самом позитивном ключе пишет Симон Соловейчик, вокруг которого еще задолго до перестройки стал складываться круг сторонников направления, которое

потом назовут «педагогикой сотрудничества», и эти же учителя-новаторы были естественными противниками тогдашнего директивного школьного официоза 749 . Постепенно, при посредничестве С. Соловейчика и его единомышленников, созревает та общественная среда, которая станет основой реформаторского движения в сфере образования времен перестройки. Недаром авторы манифеста «Педагогика сотрудничества» (осень 1986 года) из всех авторитетов цитируют только Сухомлинского – именно с ним они связывали ключевые для их концепции установки на антиавторитарную педагогику, индивидуализацию воспитания 750 .

749

На страницах «Юности», при явной поддержке главного редактора Б. Полевого, Соловейчик печатает позитивную статью о Сухомлинском (Соловейчик С.Л. Рассказывайте о Сухомлинском // Юность. 1971. № 4. С. 75 – 85) и резко критикует за «педагогику требования» коллективную работу Лихачёва и Коротова: Козлов И.Ф., Коротов В.М., Лихачёв Б.Т. Методика воспитательного процесса. Лекции по педагогике. М.: Просвещение, 1969 (Соловейчик С.Л. Воспитание по команде. Педагогическое обозрение // Юность. 1971. № 8). См. очерк о Сухомлинском в тогдашней книге: Соловейчик С. Час ученичества. Жизнь замечательных учителей. М., 1972. С. 236 – 250.

750

См.: Педагогический поиск / Сост. И.Н. Баженова, предисл. М.Н. Скаткина. М.: Педагогика, 1987.

Историки педагогики из Киева и Москвы, изучавшие Сухомлинского, отстаивали его принципы и в публичной сфере (за некоторыми персональными исключениями), но по-разному расставляли смысловые акценты. Александр Дзеверин, заведующий лабораторией истории педагогики Научно-исследовательского института педагогики УССР, стал во второй половине 1970-х титульным редактором украинского собрания сочинений Сухомлинского (из запланированных семи томов издано было пять) 751 . В отличие от «макаренковцев» московские историки педагогики – Федор Королев, Захар Равкин 752 , а потом и Михаил Богуславский – всемерно поддерживали главный гуманистический вектор педагогических устремлений Сухомлинского. Не случайно главным защитником новых идей и первым министром просвещения новой России стал Эдуард Днепров – не администратор или передовой учитель, а именно историк дореволюционной русской педагогики, оппонент Бориса Лихачёва в Академии педагогических наук 1970 – 1980-х годов.

751

Дзеверин был автором огромного установочного предисловия к киевскому пятитомнику, где всячески сближал взгляды Сухомлинского с наследием Макаренко: Дзеверин А.Г. Выдающийся советский педагог // Сухомлинский В.А. Избранные произведения: В 5 т. Киев: Радяньска школа, 1979. Т. 1. С. 7 – 56 (особенно с. 42 и сл.).

752

Равкин З.И. Сердце, отданное детям // Народное образование. 1982. № 1 (большая статья в связи с завершением издания московского трехтомника Сухомлинского); Он же. Педагогика творчества и новаторства // Советская педагогика. 1989. № 9. С. 103 – 109.

Попытка Лихачёва в разгар перестройки, через двадцать лет после начала полемики в «Учительской газете», оправдать свою ортодоксальную позицию принципиальными резонами и новой установкой на плюрализм мнений была отвергнута на страницах печатавшейся тогда миллионными тиражами «Комсомольской правды». Известная журналистка Инна Руденко объявила самого Лихачёва и его сторонников противниками реформ и «архитекторами застоя» в школьном деле 753 .

8

753

Лихачёв Б. Нова ли «новая педагогика»? // Народное образование. 1987. № 3 – 4. С. 75 – 77; Руденко И. Вместо покаяния // Комсомольская правда. 1987. 5 июля.

В то время как наследие Макаренко и в перестройку, и особенно в 1990-е годы вызывало немало споров, а его колонии воспринимались в ретроспективе то как нэповские или хозрасчетные островки новой экономики, то как гулаговские рассадники тоталитаризма 754 , фигура Сухомлинского оценивалась безусловно позитивно и среди практиков, и среди историков и теоретиков педагогики (например, в работах известного историка педагогики ХХ века М.В. Богуславского, который начинал именно как исследователь Сухомлинского 755 и продолжал писать о нем и в постсоветский период). Внимание к личности ученика и гуманистическая составляющая идей Сухомлинского, конечно, кажутся более созвучными современности, чем мобилизационные коллективистские установки Макаренко или революционные проекты Блонского и Крупской 756 . В перестроечном и постсоветском контексте Сухомлинский стал оцениваться как зеркало «оттепели» и провозвестник будущих процессов гуманизации образования.

754

См. широкое использование Олегом Хархординым модели коллектива у Макаренко для описания специфики советского общества в контексте современной политической теории (Хархордин О. Обличать и лицемерить: генеалогия российской личности / Авт. пер. с англ. СПб.; М.: ЕУСПб; Летний Сад, 2002).

755

См.: Богуславский М.В. Идея стимулирования радости познания у школьников в педагогических трудах и опыте В.А. Сухомлинского: Дис. … канд. пед. наук. М., 1986.

756

Показательно, что сам Лихачёв в 1990-е годы в духе времени стал вводить в теорию педагогики темы «космической любви», «энергий», «полей» и т.д. – см., например, его книгу: Лихачёв Б.Т. Философия воспитания. М., 1995. Ср. замечательный образчик постсоветского диссертационного эклектизма, где былые враги представлены исконными единомышленниками: Кадзукова Е.В. Идеи гуманистической педагогики в терминологии В.А. Сухомлинского, Б.Т. Лихачёва и Ш.А. Амонашвили: Дис. … канд. пед. наук: 13.00.01. Пятигорск, 2005.