Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)
Шрифт:
В ответ Сухомлинский, воспринявший эти атаки крайне болезненно – он не раз называл в разговорах с коллегами и единомышленниками Лихачёва «провокатором», – по сути, перешел в контрнаступление. Он не только не замолчал и не покаялся, но явно вышел в своих поздних сочинениях (посвященных именно коммунистическому воспитанию!) даже за пределы прежних представлений. Он решился критиковать «неприкосновенного» и непогрешимого Макаренко и его основные постулаты не в частностях, но сосредоточился на главном – идее доминирования коллективного начала в новом, советском воспитании, противостоявшей прежней, якобы чересчур индивидуалистской педагогической традиции.
В середине 1960-х годов Сухомлинский был не одинок в критическом отношении к шаблонам макаренковедения; в частности, он прямо ссылался на слова известного историка педагогики и одного из руководителей АПН Федора Королева (1898 – 1971), высказанные при обсуждении темы «Коллектив и личность» на заседании отделения теории и истории педагогики Академии: «Последние 20 лет не продвинули
691
Кумарин В. Коллектив – воспитатель личности // Учительская газета. 1967. 20 июля; Гордин Л. В воспитании нет универсальных средств // Учительская газета. 1967. 21 сентября; Лихачёв Б. Письмо в редакцию // Учительская газета. 1968. 18 января (ответ на редакционное пояснение журнала «Народное образование»); Гордин Л., Коротов В., Лихачёв Б. Письмо в редакцию // Юность. 1972. № 4. С. 90 – 92; Сухомлинский В. Письмо в «Учительскую газету» [Ответ на ст. Б. Лихачёва «Нужна борьба, а не проповедь»] // Юность. 1972. № 4. С. 93.
Королев, по словам сведущего и вдумчивого современника, «посмертное возвышение Макаренко считал неоправданным, насильственное, вопреки явному противодействию многих педагогов, насаждение его “системы” – ошибкой» 692 . Однако Сухомлинский попытался критически отрефлексировать не только работы неудачливых эпигонов Макаренко, но и его собственные педагогические принципы.
Стоит иметь в виду, что идейная конъюнктура после смещения Хрущева и тихого наступления сталинистов и поборников «классовых ценностей» была в стране весьма неясна. В статье, отосланной в журнал «Советская педагогика», но только посмертно напечатанной в отредактированном виде в «Литературной газете», Сухомлинский писал:
692
Малинин В.И. Сухомлинский о Макаренко: незавершенный труд // Советская педагогика. 1990. № 3. С. 92.
Догматическое перенесение философских понятий о производительных силах в сферу школьного воспитания привело к тому, что «только в коллективе» стало каким-то заклинанием, коллектив стал представляться педагогам как цель, а любое утверждение, идущее вразрез с этой мыслью, считалось ересью. В статье «Цель воспитания» А.С. Макаренко совершенно определенно указывает, что коллектив должен быть первой целью нашего воспитания. Это утверждение прекрасно согласовывалось с положением о том, что человек – это винтик 693 .
693
Сухомлинский В.А. Идти вперед! // Народное образование. 1989. № 8. С. 74 (первоначальный вариант: Сухомлинский В.А. Коллектив. Педагог. Личность // Литературная газета. 1970. 28 октября. № 44. С. 12).
Отсылкой к известному сталинскому тосту о людях-винтиках Сухомлинский вполне прозрачно намекнул, что Макаренко с его коллективизмом – часть сталинской системы, а те, кто некритически следует Макаренко, по сути, исповедуют сталинистские взгляды. Украинский педагог сознательно пытается апеллировать к опыту авторитетных советских теоретиков и практиков – старших современников Макаренко – и представляет их как сторонников более гармоничной трактовки роли личности. Именно эти педологические установки 1920-х автор «Педагогической поэмы» ниспровергал во имя коллективистского подхода:
Н.К. Крупская, А.В. Луначарский, П.П. Блонский, П.Н. Лепешинский, С.Т. Шацкий, А.П. Пинкевич, М.М. Пистрак – каждое из этих имен напоминает нам блестящие страницы педагогической мудрости, созревшей на основе богатого опыта… Выдающиеся педагоги, имена которых я назвал, рассматривали воспитание в коллективе как гармонию интересов общества и личности, подчеркивали исключительную важность коллектива как средства всестороннего развития личности, предостерегали от опасности стадного воспитания, неизбежно порождающего эгоизм вершителя судеб коллектива – вождизм, бонапартизм, упоение властью над людьми… Теоретическая педагогика этого времени всячески подчеркивала, что высшей целью воспитания является человек 694 .
694
Сухомлинский В.А. Идти вперед! // Народное образование. 1989. № 8.
Сухомлинский выступает, прямо опровергая Макаренко, именно за «парную педагогику», в центре которой находятся отношения ученика и учителя, а не за «параллельное воздействие» (через коллектив). При этом он утверждает, что практика Макаренко, отраженная на страницах «Педагогической поэмы», противоречила его же теоретическим положениям. Такая «коллективоцентричная» педагогика «в самой сущности своей ошибочна», ибо может в конце концов «сломать волю растущего человека».
На основании размышлений над своей многолетней практикой Сухомлинский приходит к вполне еретическому по советским меркам тезису: «Уровень развития самых младших и самых старших, их интересы, запросы – все это настолько различно, что, честно признаться, вывод о существовании их общешкольного коллектива, что бы я ни предпринимал, явился бы большой натяжкой» 695 .
695
Там же. С. 76. Попытку сформулировать неавторитарную версию коллективистского подхода предпринял и сам павлышский педагог: Сухомлинский В.А. Мудрая власть коллектива: методика воспитания коллектива (sic!) / Пер. с укр. М.: Молодая гвардия, 1975. Для оценки эволюции взглядов педагога полезно сравнить эту книгу с написанным ранее трудом его же авторства: Сухомлинский В.А. Воспитание коллективизма у школьников: Из опыта сельской средней школы. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1956.
Стоит обратить внимание на то, что сам этот спор совсем не имел национального измерения и велся преимущественно на страницах московской, то есть общесоюзной, печати. Но историзация Макаренко у Сухомлинского работала на более общую перспективу.
Советская педагогическая теория в 1950 – 1960-е годы не просто перестала считать себя в первую очередь классовой. Ее другая привычная и обязательная характеристика как педагогики марксистской все более уступала место иной, более нейтральной идентификации – как отрасли советской науки. В реалиях педагогики довоенного времени упор на «марксистскость» автоматически означал и неприятие прежней традиции, весьма избирательное отношение к «традиционному наследию». После смерти Сталина критерии «советскости» в теоретико-педагогической плоскости, несмотря на усилия Бориса Лихачёва и его единомышленников, подразумевали опору не на мобилизационный дух или классовые ценности как таковые, а на сложный паритет трудового коллектива и сознательной и творческой «личности».
Лишение «класса» в качестве ключевой категории его центрального места в педагогических концепциях и тезис об отсутствии глубоких социальных противоречий в социалистическом обществе выдвигал на первый план категорию не личности, но народа. Народ понимался и как высший императив исторического процесса (в эстетике Лифшица – Лукача, например), и одновременно виделся в полиэтническом ключе («советский народ» – введенное Бухариным с середины 1930-х слово, – который к началу 1970-х трактовался уже и как «межнациональная общность» 696 ).
696
См. об этом, например: Akt"urk S. Regimes of Ethnicity and Nationhood in Germany, Russia and Turkey. N.Y.: Cambridge Univ. Press, 2012.
Сухомлинского во второй половине 1960-х явно поддерживал Петр Шелест, тогдашний глава компартии Украины, в начале 1970-х обвиненный Сусловым в уступках украинскому национализму – из-за книги «Україна наша радянська» 697 . Сам Шелест, довольно амбициозный политик, был скорее умеренным сторонником самостоятельности своей республики, зато ряд его сторонников в сфере идеологии и образования явно симпатизировали идеям реабилитированного при Хрущеве Николая Скрыпника – лидера компартии Украины начала 1930-х, но все-таки опасались ссылаться на более автономистски ориентированных национал-коммунистов 1920-х 698 .
697
В журнале «Комуніст України» была напечатана развернутая отрицательная рецензия на книгу (1973. № 4), и сама книга была изъята из торговой сети и массовых библиотек. См. о Шелесте: Шаповал Ю.І. Україна ХХ століття: Особи та події в контексті важкої історії. Киев: Генеза, 2001.
698
По аналогии с общесоюзной политикой 1920 – 1930-х годов покончивший с собой Скрыпник был сродни Орджоникидзе или Кирову, а национал-коммунисты, вроде украинского наркома просвещения 1920-х Шумского, рисковавшего тогда открыто спорить со Сталиным и Кагановичем, напоминали все еще не реабилитированного в 1960 – 1970-е Бухарина.