Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

Коллектив авторов

Одной из скрытых форм переоценки раннего советского прошлого как в истории педагогики, так и в истории советской исторической науки 731 становится довольно схоластический, на взгляд любого внешнего наблюдателя, спор о способах периодизации, критериях зрелости социалистического строя и т.д. 732 За сугубо умозрительными квалификациями и попытками обосновать самостоятельный «хронометраж» развития своей науки или школьной системы, который бы не просто дублировал стандартную хронологию развития КПСС – «от съезда к съезду», стояло несомненное стремление к автономному видению научных или образовательных процессов.

731

Спор о периодизации эволюции советской исторической науки развернулся в 1960 – 1961 годах на страницах журнала «История СССР» с участием академика М.В. Нечкиной, С.О. Шмидта и др.

732

Гриценко

М. Про наукові основи періодизації історії народної освіти в СРСР // Народна освіта і педагогічна наука в Українській РСР за 50 років: тези ювілейної наукової сесії. Ки"iв: Радянська школа, 1967. С. 124 – 126.

С середины 1950-х годов для многих исторических работ крупных украинских педагогов (С.Х. Чавдарова, Н.Ф. Даденкова, С.А. Литвинова, уже упомянутого А.И. Зильберштейна) была характерна уже весьма редкая для их «гражданских» коллег – обычных историков – «двойственная» тематика. Историки образования писали труды как на советские, так и «дореволюционные» сюжеты. Крупская и Античность, Макаренко и Ушинский перемешивались в тематике их публикаций.

Привычное с середины 1930-х годов увязывание современности с давней историей оказывалось скрытой миной, заложенной под советский миф о 1917 годе как главном историческом рубеже – и под его частные историко-педагогические изводы. Для Сухомлинского конца 1960-х, даже судя только по опубликованным текстам, отношения местной (украинской) памяти и общесоюзных (по сути, имперских) парадигм понимания прошлого виделись сложнее и драматичнее и существовали в более четкой персоналистической перспективе, чем это предполагали громкие и пустые декларации «единства братских народов» образца 1954 года.

В советской историко-педагогической литературе послесталинского времени тщательно соблюдался «многонациональный» принцип структурирования общего нарратива – каркаса энциклопедий, учебников, исторических очерков и т.д. Любые тенденции и процессы в прошлом или настоящем должны были описываться с соблюдением определенной субординации «общего» и «локального». За «федерализацией» нарратива стояли малозаметные перемены в осознании самостоятельности своей традиции, хотя бы только педагогической – уже не только в советский период, но «с древнейших времен и до наших дней».

Для анализа украинских проблем того периода значимой остается весьма пестрая региональная палитра национальной самоидентификации на востоке и западе республики 733 . Историк Сергей Екельчик обращал внимание на специфику культурной политики послевоенных советских органов власти, которые пытались не столько навязывать своих героев и символы нелояльному населению, сколько присваивать и перетолковывать в свою пользу уже имеющиеся ценности. В качестве иллюстрации Екельчик сравнивает относительно небольшой памятник Ленину, установленный почти на окраине Львова, и громадный монумент украинскому поэту и писателю-социалисту Ивану Франко, возведенный в том же городе неподалеку от университета 734 .

733

Курило В.С. Освіта та педагогічна думка Східноукраїнського регіону у ХХ столітті. Луганськ: ЛДПУ, 2000; Risch William Jay. The Ukrainian West: Culture and the Fate of Empire in Soviet Lviv. Cambridge, Mass., 2011.

734

Екельчик С. Украинская историческая память и советский канон: как определялось национальное наследие Украины в сталинскую эпоху // Ab Imperio. 2004. № 2. С. 77 – 124.

Не стоит, конечно, переоценивать «скрытый» национально-автономистский потенциал установок Сухомлинского или большинства его коллег и современников из учительского цеха 735 . Будучи очень далеким от инакомыслящих, Сухомлинский в своих поисках хотел опереться на общие традиции 1920-х примерно так же, это пытался делать это молодой литературовед Иван Дзюба в трактате «Интернационализм или русификация?» (1965) – важнейшем документе раннего украинского диссидентства, – ориентируясь на недогматический марксизм и национал-коммунизм 1920-х годов 736 . По воспоминаниям дочери, эта запрещенная книга Дзюбы тайно хранилась в личной библиотеке Сухомлинского 737 .

735

См., например: Антонець М. В.О. Сухомлинський і боротьба ідей у радянській педагогіці 60 – 70-х років XX ст. // Рідна школа. 2008. № 9. С. 8 – 12.

736

Касьянов Г.В. Незгодні: українська інтелігенція в русі опору 1960 – 80-х років. Ки"iв: Либідь, 1995. С. 96 – 104. Книга Дзюбы была издана ограниченным тиражом и распространялась среди партийных чиновников Украины. Впоследствии тираж был изъят, и книга разошлась в самиздате, а в 1968 году была перепечатана в издававшемся в США журнале «Сучасність» («Современность»).

737

См.: Сухомлинська

О. Випереджаючи час. В.О. Сухомлинський – до 85-річчя від дня народження [Текст] / О. Сухомлинська // Рідна школа. 2003. № 9. С. 6 – 9, а также статью современных украинских авторов: Мельничук С.Г., Иванко А.Б. К вопросу об эволюции общественно-политических и педагогических взглядов В.А. Сухомлинского (помещенный на сайте перевод их статьи не всегда стилистически корректен).

После смерти Сухомлинского в московской «Литературной газете» на целую полосу рядом были напечатаны, фактически в статусе завещания Сухомлинского, процитированные здесь ранее две статьи – «Живая вода криницы», развернутая апология родного – украинского – слова, и отредактированная работа о коллективе и личности, где наиболее подробно описаны расхождения украинского педагога с Макаренко 738 . Таким образом, оба ключевых элемента его позднего творчества: идея родины и ее культуры и защита индивидуальности – в этом материале оказались наглядно соположены.

738

Литературная газета. 1970. 28 октября. № 44. С. 12.

Наследие Сухомлинского в 1980 – 1990-е годы было включено уже не только в советский, но и национальный украинский канон – сама идея существования такого самостоятельного канона была тогда перенесена из диаспоры в метрополию. К тому времени за границей, в украинской диаспоре десятилетиями печатались и активно дебатировались работы по истории и актуальным вопросам национального образования 739 . Помимо предсказуемых парадигм «закрепощения» или «насильственной русификации», Советское государство описывалось там с точки зрения поддержания и соблюдения украинцами, как и в XIX столетии, двойной лояльности – службы и местным, и имперским интересам 740 .

739

Ср.: Ващенко Г. Проект системи освіти в Україні. Мюнхен: Центр. комітет СУМ, 1957; Коляска І.В. Освіта в радянській Україні. Торонто, 1970.

740

Magocsi P.R. The Ukrainian National Revival: A New Analytical Framework // Canadian Review of Studies in Nationalism. 1989. Vol. XVI. № 1 – 2. Р. 45 – 62.

Сухомлинский, естественно, не мог открыто апеллировать к самостоятельной украинской педагогической традиции. Ведь это сразу бы поставило его на одну доску с такими ее защитниками среди диаспорных «буржуазных националистов», как Григорий Ващенко (1878 – 1967). Если в конце 1920-х тот покровительствовал начинаниям Макаренко в структурах высшего педагогического образования УССР, то после войны, оказавшись на Западе, резко критиковал его с позиции христианско-национальной педагогики за «московское янычарство» – оговаривая, впрочем, что признает заслуги Макаренко в деле воспитания беспризорников.

Наиболее фундаментальным для освещения прошлого был труд старшего коллеги Ващенко – активного деятеля времен «национальной революции» 1917 – 1920 годов Степана Сирополко (1872 – 1959) – «История образования на Украине» (Львов, 1937). Сочинения Ващенко и Сирополко оказывали скрытое влияние на эволюцию украинской историко-педагогической науки. В результате уже к концу 1980-х общие коллективные труды по истории педагогической мысли на Украине, непременно включавшие материалы и о Макаренко, и о Сухомлинском, начинались с глав о Киевской Руси и временах Хмельницкого (то есть еще до господства классового подхода и приоритета «прогрессивной мысли»). Эти зачины все больше напоминали пересказы «национально ориентированной» книги Сирополко – пусть и бледные и многословные.

Методологически изучение развития педагогики Советской Украины важно как пример легитимации региональных особенностей и местной специфики в рамках официального дискурса. Эти партикулярные характеристики советской украинской педагогики и на теоретическом, и на практическом уровне уже к концу 1980-х годов вполне созрели для переопределения их в качестве элементов особой национальной педагогической традиции, берущей начало с украинского национального возрождения второй половины XIX столетия и уходящей корнями в традиции Киево-Могилянской академии и фольклор 741 . При жизни Сухомлинского подобные тенденции только намечались; активно проявляться они стали еще в советских условиях (и при скрытом влиянии диаспорных работ). Теперь уже не только Ушинский или Шевченко, но и харьковская просветительница Христина Алчевская (1843 – 1920), и видный украинофил, историк и публицист Михаил Драгоманов (1841 – 1895) оказываются важнейшими представителями единой преемственной линии. Как только случился политический кризис 1990 – 1991 годов, обрушивший окончательно «исконную» лояльность Москве, прежняя республиканская традиция начала мыслиться как национальная – и наследие национал-коммунистов 1920-х стало тут одним из отправных пунктов.

741

Антология педагогической мысли Украинской ССР / Сост. Н.П. Калениченко. М.: Педагогика, 1988; Розвиток народної освіти і педагогічної думки на Україні: (Х – поч. ХХ ст.): Нариси / М.Д. Ярмаченко (відп. ред.), Н.П. Калениченко (заст. відп. ред.). Ки"iв: Радянська школа, 1991.