От колеса до робота

Зубков Борис Васильевич

— А если б они тихо и мирно захватили власть, отменили все советские законы, дали какие-нибудь другие?..

— Если б это были справедливые законы…

— Что значит справедливые?

— Ну, чтобы я имел свой дом, чтоб никто не вмешивался в мою личную жизнь… Не знаю. Я вас люблю, вот и все мои законы.

— Почему вы рассказали немцам, что в лесу здесь партизаны?

— Я не говорил, что партизаны.

— А кто?

— Ловите меня на слове, как вора! Не знаю, от кого они узнали. Но когда спросили, почему я езжу

сюда, для кого второй пропуск, я сказал, что хочу увезти вас, что здесь неспокойно, в лесу неизвестные люди. Я не знал, что партизаны. Не сердитесь. Ведь я не нарочно. Ради вас!

— Замолчите!

— Я совсем не против Советской власти! Едем, там во всем разберемся. Где же Владимир Степанович?

— Сейчас придет.

Внезапно неподалеку в лесу раздалась частая автоматная стрельба. Федор Лукич вскочил, заметался по комнате, схватил один узел, другой, бросил.

— Немцы идут! Скорее, Маша! Почему вы так спокойны?

— Без отца я не уйду.

— Он догонит нас. Мы его встретим по дороге. Он стар, он прожил свое. А вам жить! Слышите, стрельба все сильнее… Я не могу! Они убьют нас! Пропустите, я пойду поищу Владимира Степановича…

Послышался быстро нарастающий шум поезда. Гулко грохоча пустыми вагонами, состав промчался мимо сторожки.

— Маша, сейчас пройдет спецпоезд!

Но Маша уже не слышала его. Какая стрельба в лесу! Совсем недалеко от сторожки. И вот в шум боя вплелось нечто новое, какой-то могучий подземный гул, как предвестник землетрясения. Это издалека шел на фронт тяжело груженный специальный эшелон.

После стычки с Сочневым и Митей гитлеровцы быстро прочесали узкую полосу леса от хутора до лагеря. Партизаны были почти окружены. Бой шел трудный, лесной бой, когда мерещится, что стреляют со всех сторон, и непонятно, где и как можно укрыться.

Соня и Вера лежали в центре лагеря, тесно прижавшись к земле. Страшно поднять голову. Где враги, где свои? О них забыли! Их бросили!

Соня не выдержала и приподнялась.

— Ребята-а!..

Совсем рядом у ее плеча появилась кудрявая голова Очерета.

— Що с тобой, голуба?

Он спокойно прицелился и выстрелил в кого-то невидимого.

Потом Соня заметила Груздева, который лежал за бугорком, стрелял одиночными и после каждого выстрела оборачивался и кричал неизвестно кому:

— Патронов! Давай патронов!

Наконец Соня увидела и Мирского. Он стоял за сосной и, стреляя куда-то, кому-то что-то кричал.

— Дивчата, чи вы оглохли? — Очерет потряс Соню за плечо. — То ж вас Мирский кличе! Швидко!

Девушки послушно поползли к сосне, где, очевидно, был сейчас командный пункт. Тут валялись пустые диски, на плащ-палатке — куча патронов.

— Сидите здесь и заряжайте диски! — приказал Мирский и перебежал к Очерету. — Гриць, туда! Вон где прут, гады!

Стрельба то ли стихала, то ли удалялась. Передышка?

Заряжать диски трудно — патроны не лезут,

с силой выскакивают, выворачивают пальцы. Закусив губы, девушки кое-как справлялись.

— Куда же твой Сочнев провалился?

— Влип в какую-нибудь авантюру. Он сумасшедший.

— Ты его подбила.

— Я хотела, чтобы он отличился.

— Ради тебя?

— Ради меня.

Стрельба снова разгорелась, но на другом крае — гитлеровцы метались, пытаясь обойти лагерь, прорваться к железной дороге.

К девушкам подбежал Очерет, швырнул пустой диск, схватил полный.

— Нехай фриц спробуе!

Фельдшер подвел очень бледного Груздева.

— Поцарапало, понимаешь… — Груздев попытался улыбнуться, стал падать.

— Он умирает! — в отчаянии закричала Соня.

Фельдшер, не отвечая, сделал Груздеву укол. Вытащив пистолет, ушел снова в бой.

— Ругаешь меня, а сама втрескалась! — сказала Вера, продолжая заряжать диски.

— У него жена! — ответила Соня сквозь слезы.

— Ну и что?

— У него жена!

Теперь стрельба уже совсем близко, почти вплотную. Подбежал Мирский. Приклад автомата был разбит в щепки. По щеке текла кровь. Но он все-таки умудрялся стрелять из своего обломка. Прикрывая девушек огнем, скомандовал:

— Груздева на плащ-палатку! Отходим.

— Куда? — спросила Вера.

— Куда прорвемся.

Появился Очерет с трофейным ручным пулеметом. Установил пулемет на треноге и застрочил. Немцы, видно, залегли, замолчали.

— Бачь, яка музыка! — в восторге закричал Очерет. И тут заметил, что кто-то ползком пробирается к ним со стороны железной дороги. Издали машет, чтобы не стреляли. Заметили его и немцы, открыли прицельный огонь. Очерет прикрыл его пулеметной очередью. Немцы на мгновение снова замолкли.

— Фрицы залегли! — закричал Очерет. — Давай, милок, ползи до нас! Давай, давай сюда!.. Старик якийсь… Да то обходчик, хлопцы! От Базанова!

— А-а!.. — застонал Мирский. — Не добежал. Лежит, лежит. Достали сволочи! Очерет, прикрой меня огнем, доползу…

Мирский вернулся с запиской Базанова.

— Никуда не отступать! — закричал Мирский. — Остаемся! Приказ Базанова — не подпускать немцев к дороге!

— Держи-ись, хлопцы! — подхватил Очерет.

Соня заметила, как кто-то в короткой зеленой шинели, перебегая от дерева к дереву, приближается к Вере.

— Сзади, Вера! Сзади!..

Вера обернулась и, шепча «ой, мамочка!», не целясь, выстрелила из своего ТТ. Выстрела не было, боек цокнул вхолостую.

— Предохранитель! — завопила Соня. — Сними с предохранителя!

Уже близко за деревом зеленое плечо, пилотка с белым орлом, дуло автомата. Вера снова выстрелила. Собственный выстрел оглушил ее. Немец медленно вывалился из-за дерева, роняя автомат.

— Ой, мамочка! Попала! — радостно прошептала Вера и поползла за автоматом.

— Патронов! Патронов!