От мира сего
Шрифт:
Няня Кира, за день пробегавшая чуть ли не по двадцать километров по всем лестницам, этажам и палатам, непременно сообщала Соне:
— Иди скорее, там твой тебя дожидается, минуты считает…
Соня расцветала в лучезарной улыбке.
— Глядите-ка на нее, — говорила няня Кира. — Ясным солнышком засияла, словно год не виделись…
Однако улыбка быстро исчезала с Сониного лица. Она сходила в вестибюль привычно серьезная, сухо кивала мужу:
— Сейчас пойдем, подожди еще немного…
— Боится его разбаловать, —
Почти каждый день Соня приносила сведения о собаке, которую она устроила. Соседка назвала ее Пончик.
— Оказывается, у нее когда-то была такая собака, Пончик, — рассказала Соня. — И, представьте, она считает, что нынешний Пончик как две капли воды похож на того, прошлого…
— Бывает, — сказала Вика.
Они вместе вышли из подъезда, обеим было по дороге, до метро.
— А я и не знала, что ты такая жалостливая, — сказала Вика. — Вроде нашей Альки…
— Знаешь, почему я так пожалела эту собаку? — спросила Соня. — Потому что она ничья.
— Наша Аля тоже жалеет бездомных собак, — сказала Вика. — Мне кажется, ее бы воля, она бы их всех взяла домой, кого бы ни увидела: и собак, и кошек.
Соня ничего не ответила, погруженная в свои мысли. Потом сказала:
— Я теперь поняла, почему, например, именно Лайку взяли тогда в космос или Стрелку с Белкой, а никаких других собак.
— Почему? — спросила Вика.
— Потому что они были ничьи, ничейные, никому не принадлежали. — Соня остановилась, и Вика остановилась вместе с нею. — В жизни очень важно быть чьей-то, — медленно проговорила Соня. — Наверно, это важнее всего, потому что, если ты чья-то, тогда о тебе думают, беспокоятся, заботятся, главное, тебя любят.
— Ты, например, чья-то? — спросила Вика.
— А как же. А мой Миша на что?
— А вот я ничья, — сказала Вика. — Да,— повторила она, — я — ничья, ничейная, вроде твоей собаки, никому не принадлежу, никто обо мне не заботится…
— Разве? — удивилась Соня. — А мне казалось, у тебя столько поклонников, ведь ты сама говорила, что если бы только захотела, у тебя бы был не один, а целая сотня мужей…
Соня оборвала себя, не договорив. Вика не слушала ее, смотрела прямо перед собой, и глаза у нее казались пустыми.
Такой она Вику еще не видела. Вика выглядела всегда веселой, уверенной в себе, няня Кира говорила о ней:
— Полной ногой по земле шагает…
Вика не только никогда не жаловалась, но и вообще-то предпочитала ничего не рассказывать о себе. Если ее спрашивали, как провела выходной, отвечала обычно короткими, загадочно звучавшими фразами:
— Да, вчера славно было… Представьте, девочки, мне преподнесли вот такой букетище…
— Кто? — спросит простодушно Алевтина.
Вика сощурит сильно намазанные глаза.
— Много будешь знать, быстро состаришься,
Ее жизнь, скрытая решительно от всех, казалась манящей, таившей в себе некую загадку, не доступную никому.
Она недурно пела, на вечерах самодеятельности, которые устраивались по праздникам в больнице, она исполняла песни из репертуара Эдиты Пьехи под собственный аккомпанемент на гитаре.
Обычно незадолго до конца вечера Вика уходила, причем обставляла свой уход присущей ей многозначительностью, то и дело подбегала к окну, вглядывалась в темневшую за окном улицу.
Разумеется, кто-нибудь непременно спрашивал:
— Кого ждешь?
Ей только того и надо было.
— За мной должна прийти машина.
И вскоре она исчезала.
Клавдия Петровна, обладавшая, по собственным словам, проницательностью сотрудника МУРа, утверждала:
— Все это, девочки, одна игра, сплошная игра, ничего более, никого у нее нет, никто ее не ждет и ждать не собирается. Да и кому она нужна, вы только поглядите на нее!
Но Алевтина, привыкшая верить людям, ведь ее еще никто никогда не обманывал, горячо защищала Вику:
— А вот и неправда! Она пользуется успехом, я уверена, она очень даже нравится…
— Я тоже думаю, она живет яркой жизнью, — говорила Соня.
А Вика, как бы угадывая то, что о ней говорят, приходя на работу, в первые же минуты сообщала:
— Вчера была в одной компании, сплошные летчики-испытатели, мужики первый класс, один к одному…
— Ну и что же? — допытывалась Клавдия Петровна, незаметно подмигивая Алевтине и Соне. — И что же — твой первый класс: умерли в одночасье, узрев тебя?
Вика, однако, оставляла ее насмешки без внимания.
— Я пела, знаете, ту, мою любимую, про большое небо, ну, они все просто обалдели, если хотите знать правду, даю слово, там один был, на мой взгляд, самый интересный, так он даже на колени стал и руки мои целует, то одну руку, то другую…
— Здорово, — вздыхала Соня. — Мой Миша, сколько лет живем, ни разу мне руки не поцеловал, верите, ни одного раза, хотя бы в мизинчик клюнул, никогда…
— Молчи уж, — обрывала ее Клавдия Петровна. — Такого мужа, как у тебя, ищи не ищи, все равно не отыщешь…
— Я могла бы хоть сегодня выйти замуж за летчика-испытателя, — признавалась Вика, — но не хочу.
— Почему? — удивлялась Алевтина, и Соня тоже не переставала дивиться. Вот действительно странный человек: почему не хочет?
— Свобода дороже всего, — с важным видом изрекала Вика. — Пока что я сама себе хозяйка, что хочу, то делаю, куда хочу, туда иду…
— Это верно, — соглашалась Алевтина.
Соня говорила:
— Конечно, все так, но все-таки, если муж хороший…
— Да мне стоит только захотеть, у меня будет муж на все сто, — прерывала ее Вика. — Только захотеть надо — вот и все, что от меня требуется.