От мира сего
Шрифт:
Неужели и вправду в Бочкаревой говорит не врожденное ехидство, а просто-напросто болезнь, измучившая ее?
Зоя Ярославна перевела взгляд на соседку Бочкаревой, молоденькую Лизу Корытову, работницу 1-го часового завода.
У Лизы, совсем недавно вышедшей замуж, камни в желчном пузыре.
Операция неизбежна, так дружно считают все врачи, но почему-то Лиза стала температурить, врачи настойчиво ищут причины, не могут добиться снижения температуры, все время тридцать семь и четыре, тридцать семь и семь.
По
Как-то Зое Ярославне довелось видеть Лизиного мужа.
Такой же молодой, ясноглазый, с простодушными губами, он походил на Лизу словно родной брат.
Они сидели рядышком в коридоре, он держал в своих ладонях Лизину руку, молча поглядывая на Лизу часто моргающими печальными глазами.
Само собой, он удручен, опечален болезнью жены, должно быть, ждет не дождется, когда-то она вернется домой, но сколько еще он будет ждать? Хватит ли у него терпения или ему надоест вся эта затянувшаяся история?
А Лиза, тяжело больная, страдающая и физически, и нравственно, совсем не озлоблена, никому не завидует, не пышет ненавистью, а, напротив, удивительно добра, стремится всем услужить, помочь чем только может…
Зоя Ярославна подошла к Лизе, погладила ее по голове. Ощутила под своей рукой мягкие, пушистые волосы, разделенные пробором посередине.
Лиза улыбнулась ей:
— Сегодня у меня хороший анализ, гемоглобин был сорок два, а теперь уже сорок четыре!
Опасливо покосилась на Бочкареву, свою соседку. Может быть, Бочкарева позавидует тому, что у Лизы гемоглобин стал лучше?
Лиза торопливо добавила:
— Но, конечно, я понимаю, если гемоглобин выше, это все же не все.
— Ясное дело, — насмешливо подхватила Бочкарева. — Бывает и так: у человека опухоль самая что ни на есть злокачественная, а гемоглобин хороший, сами врачи даже дивятся…
Повернула голову к Лизе, переспросила с улыбкой, словно бы мягкой, но, как подумалось Зое Ярославне, таившей в себе некую опасность:
— Сорок четыре? А было сорок один?
— Сорок четыре, — радостно подтвердила Лиза.
— Да это же одно и то же, — четко произнесла Бочкарева, голубые глаза ее с наслаждением оглядели Лизину разом погасшую мордочку. — Что сорок один, что сорок четыре — один черт. Все равно мало, очень даже мало, все равно тебе еще лежать да лежать в больнице до скончания века, что, неправду говорю?
Она перевела взгляд на Зою Ярославну. И Лиза тоже смотрела на нее потемневшими от горя глазами.
— Неправду, — твердо ответила Зоя Ярославна. Лизины глаза сразу прояснились, посветлели. — Разумеется, неправду, — продолжала Зоя Ярославна. — Во-первых,
Студенты, окружившие Зою Ярославну, вслушивались в ее слова. Она глянула на Юру Гусарова, осознала мгновенно, он все понял, он на ее стороне, сейчас он ее поддержит. И не ошиблась.
— Тенденция к росту — это уже немало, — глуховатым своим голосом подхватил Юра. — Сегодня сорок четыре, а через пять дней, глядишь, и все полсотни…
— Если не больше, — сказала Лиза. — Мне Петечка вчерашний день гранаты привез, из самого Ташкента привезли ему, каждая гранатина словно бомба, хотите, покажу?
Она потянулась было к своей тумбочке, Юра остановил ее: — Зачем? Не надо, мы вам и так верим.
— Я как съем гранаты, сразу гемоглобин вырастет, правда ведь?
Лиза с тревогой, которую пыталась не показать и все-таки не могла окончательно утаить, смотрела то на Зою Ярославну, то на Юру.
— Правда, — улыбаясь, ответила Зоя Ярославна.
Бочкарева громко засмеялась, сказала, не обращаясь ни к кому, а словно бы ко всем:
— Надежды юношей питают…
— А вы злая, — проговорила Альбина, до того все время молчавшая. — Такая злая, такая ненавистная…
И вдруг быстро рванулась, выскочила из палаты.
— Психованная, — презрительно заметила Бочкарева. Ходят сюда психи всякие, благо всем всегда вход открыт…
Зоя Ярославна переглянулась с Юрой, оба подумали об одном и том же: была бы Бочкарева не больная, они бы ей показали…
Лежавшая возле окна Медея Даладзе меланхолично жевала грушу, нарезанную ломтиками.
Привстав на постели, всплеснула смуглыми руками.
— Вай, что же это такое? Что это за молодые врачи?
Долго, укоризненно качала большой, густоволосой головой.
— Что же это за молодые доктора, разве так можно?
С Медеей все обстояло непросто. Она приехала из Тбилиси, пришла на прием к Зое Ярославне, стала просить положить ее в больницу.
— Вай, вы такой доктор, такой доктор, у нас в каждом доме только про вас рассказывают, — говорила Медея своим гортанным низким голосом, часто моргая крупными темно-золотистыми глазами в густых, слегка загнутых ресницах. — Если я к вам не лягу, мне больше никуда не надо, так и знайте!
Зоя Ярославна превосходно знала, никто о ней ни в каких домах Тбилиси ни слова не молвил, и сама Медея Даладзе, надо полагать, и слыхом о ней не слыхала, просто приехала в Москву, и кто-то посоветовал лечь именно в эту больницу, может быть, вспомнили, есть такой доктор Башкирцева, хорошо бы попасть к ней. Вот и вся разгадка.
Медея была женой какого-то торгового деятеля Тбилиси; примерно минут через десять после того, как она вошла в кабинет, она вытащила из большой цветастой сумки персики, гранаты и мандарины.