Отродье. Охота на Смерть

Воронов Владимир

Арина догадалась, что попала на исповедь — подруге нужно выговориться и мешать ей не стоит. Гита не смотрела в её сторону, вряд ли она вообще была здесь, скорее прибывала где-то далеко в горах, в другом мире:

— Моих родителей убили, когда я ещё даже голову не держала. Меня воспитал Эрнест — странный вечно хмурый одинокий мужчина, всё свободное время проводивший в своём кабинете. У него была огромная библиотека. Перед отходом ко сну, вместо поцелуя в щёку он приносил в детскую новую книгу, а утром за традиционным чаем мы разговаривали с ним цитатами из прочитанного мной или не разговаривали. Я была умной, начитанной девочкой, но в четырнадцать лет взбунтовалась, пыталась ему доказать, что книги

не могут заменить реальной жизни. Он ничего не сказал, не вышел провожать, когда я собрала вещи. Год спустя, мы встретились на улице, он меня не узнал, да и никто бы, пожалуй, не узнал… За этот год я наверстывала упущенное: наркотики, алкоголь, клубы, парни, подозрительные компании, стриптиз… Ну ты понимаешь. Мне самой иногда становилось противно смотреть в зеркало. В кого я превратилась? Я решила узнать, кто и за что убил родителей. Цель помогла мне окончательно не опуститься, но ненадолго. Я ничего не нашла. Ни единого конца, ни единой зацепки. В Тибет я приехала тенью себя самой. Потерявшая смысл жизни, с кучей комплексов и зависимостей я ехала туда умирать. Мечтала вечером на закате покончить с собой на вершине какой-нибудь горы. Мне казалось это таким поэтичным: в последний раз смыкаются веки в тот миг, когда умирает последний луч солнца. А потом этот садик и учитель Ананда. Он полностью изменил меня, излечил, вернул, а сам… Я была его последней ученицей. Когда я вернулась в Москву, то сразу же поехала сюда. Стояла поздняя ночь, я стояла совершенно одна здесь, но рядом был он — незримый. Он теперь всегда здесь. Всегда со мной. Учитель Ананда. Я развеяла его прах здесь в Сокольниках и теперь всегда прихожу сюда за советом. Но, заешь, в последнее время мне почему-то не становится легче. Древняя мудрость больше не кажется мудрой. Учитель хранит молчание. Не понимаю… Я опять запуталась, заблудилась, но больше некому указать правильный путь, опять одна, совершенно одна…

Сердце Арины переполнило сочувствие, она обняла подругу:

— Дорогая, что же ты такое говоришь? Ты вовсе не одна! Это просто такая полоса в жизни, я сама подчас не понимаю, что происходит вокруг! Какое-то безумие! Представь сама: я детский врач и вдруг борьба с нечестью! Но нужно верить, что всё нормализуется, а всё обязательно изменится — я не сомневаюсь! Вот у меня одну подругу недавно бросил муж, уволили с работы, затопили соседи — испортили свежий ремонт, а потом ещё и мама серьёзно заболела, но прошло совсем немного времени и она нашла на улице, представляешь, прям на дороге бриллиантовые серёжки! И мама потом тоже поправилась… — Арина наглым образом врала. Не было у неё никакой подруги, но как ещё поддержать Гиту? Ничего умнее в голову не пришло.

Гита благодарно улыбнулась, конечно, она всё поняла, разгадала эту нелепую ложь, но как полагается, вида не подала:

— Спасибо тебе, дорогая, — смахнула навернувшиеся слёзы, глубоко вздохнула и снова показалась легкомысленной, слегка сдвинутой Гитой, которой была при их первой встрече. — Что-то мы совсем засиделись, пойдём, найдём медиума!

Они ещё какое-то время шагали молча, когда Арина убедилась, что минутная слабость подруги прошла, спросила:

— Слушай, я всё ещё не понимаю, а как нам его искать, ну, медиума?

— Нам не нужно его искать! Медиум сам нас найдёт. Ведь на то он и медиум, чтобы видеть призраков! Смотри внимательно — если кто-то из живых проводит тебя взглядом, бери пока тёпленький — это и есть наш клиент!

ОСТАЛОСЬ 23 часа 10 минут.

Мамаши постепенно загоняли своих непоседливых детей по домам, среди прохожих всё чаще попадались подвыпившие отцы, возвращавшиеся домой, смешливые подростки, патрульные с немецкими овчарками. Встречались и совсем яркие персонажи: гомосексуалисты, нагло бравирующие своей альтернативной

ориентированностью, откровенные фрики в непонятных одеждах с бешенными причёсками и такими же взглядами и, конечно, Эмо. Мода на эмо-движение в этом сезоне процветала. Мальчики и девочки не отличимые друг от друга, держась за руки, шумно распевали странные песни звонкими, детскими голосами. Буйство розового и чёрного в одежде и макияже. Что ж, каждый имеет право самовыражаться как хочет.

Внимание Арины и Гиты привлекла одиноко сидящая девушка с традиционной чёрной чёлкой, игольчатыми прядями на голове и нарисованными подтёками туши под глазами, как от слёз. Девушка ничем не отличалась от десятков других эмо, кроме одного — она их увидела. В этом не было сомнения. Девушка проводила их долгим недобрым взглядом.

— Гита, я думаю она медиум! — первой заговорила Арина, когда они отошли на достаточное расстояние.

— Я тоже так думаю, — Гита обернулась, оценивающе посмотрев на девочку, — но она совсем ещё ребёнок.

— Но она единственная нас заметила.

— Хм, даже не знаю… Давай-ка поищем кого-нибудь постарше.

— Пожалуй ты права. Не хватало ещё детей втягивать в наши потусторонние делишки…

Они обошли не меньше половины парка, но так и не смогли привлечь внимание ни одного живого человека. Подруги кривлялись, проходили сквозь деревья и даже сквозь толпы гуляющих — бестолку, их никто не видел.

— Эй, медиумы, где вы все? — вконец отчаявшись, крикнула Арина.

— Бесполезно. Неужели придётся брать ту девочку?

— А у нас есть выбор?

— Арин, не факт, что она всё ещё там…

— Ах, ты, сука! — прервал их злой старческий голос.

Девушки синхронно обернулись. В десяти метрах от них у мусорки стояла неопрятная старуха в грязном платке, коричневом пальто с клюкой в руках. Они не успели удивиться, как бабка продолжила:

— Да, да! Ты — сука! Вот же ж какая шваль выискалась! Думала, я не замечу, как ты у меня кошелёк с последней сотенкой скомуниздила? А ну, возвращай, поскуда ты эдакая!

Проследив взгляд, Арина поняла, что бабуля обращается к ней:

— Бабушка, что вы такое говорите? Ничего я у вас не брала!

— Отпираться вздумала?!!

— Старуха, ты коней-то попридержи, а то тебя заносит на поворотах! — вступилась за подругу Гита, — мы впервые тебя видим, но заметь, разговариваем с уважением…

Старуха не слушала, она явно накручивала себя, с каждым словом заплёвывая их слюной, выражаясь всё громче:

— Люди добрые, последнюю сторублёвку сэкономила внуку на конфетку, а эта сука, хватило же совести, уворовала у бабушки! Ну, хабалка! Гореть тебе в аду! Подстилка ты солдатская!!! — бабка угрожающе потрясла в воздухе клюкой, — ну-ка отдавай сотню!!!

Арина ничего не понимала, хлопала ресницами:

— Постойте, ничего я не брала!

Морщинистые глаза старухи налились кровью, она шумно потрясла авоськой с кучей мятых алюминиевых банок и размахивая направо и налево клюкой понеслась на них. Гита и Арина вовремя расступились, так что агрессивная бабушка пролетела мимо, остановилась в паре метров, грозно зашипев в пустоту:

— Бегать от меня вздумала? Ох, скотина!!!

Гита удивлённо посмотрела на подругу:

— Не поняла, там, что ещё один призрак?

— Думаю, нет… Чувствуешь запах?

— Угу, кажется спирт…

— Ммм, а чувствуешь цитрусовый привкус?

— Слегка…

Арина заулыбалась:

— Я в студенчестве подрабатывала на скорой помощи, так вот к нам таких старушек-медиумов каждую ночь по пять штук привозили. Это не спирт, а стеклоочиститель.

Издали донёсся истошный вопль:

— Не трожте меня, ироды! Вернись, сучка! — бабушка явно нарвалась на патруль милиции.

— У неё белая горячка, — пояснила Арина.