Отвергнутые воспоминания
Шрифт:
У человека, терпящего страдания – от сосланного в лагерь, депортированного, беженца – с помощью политики отнимали возможность стать частью сострадания. Таким образом, в период холодной войны сформировалась т.н. советская объективная память, определявшая способы повествования о Эстонии. Беженцы, покинувшие Эстонию в последний момент, были единственными носителями памяти об Эстонской Республике. Мы, жившие на окруженной Советской армией территории, несли эту память инстинктивно. Однако многие приспособились также к требованиям системы и поступали и думали, следуя ожиданиям системы. В тех странах, где поселялись беженцы и их наследники, там они могли писать свои воспоминания и защищать в университетах докторские диссертации по истории. В странах эмиграции на традициях и ценностях, полученных в Эстонской Республике, они создавали крепкие общины, которые КГБ пытался очернить посредством клеветнических кампаний. Конечно, для этого нужны были и люди, занимавшиеся этой клеветой, помогающие
Президент Финляндии Урхо Кекконен, посетивший в 1964 году Советскую Эстонию и использовавший свои связи с советской номенклатурой для открытия морского сообщения между Хельсинки и Таллинном, сказал: «Мы сохраняем контакты только с Советской Эстонией, это единственное место, где может расцвести эстонский дух». Память ученых, вынужденных эмигрировать, оказалась под политическим прессингом. Историк Индрек Юрьё (Indrek J"urjo) в своей книге „Pagulus ja N~oukogude Eesti” («Эмиграция и Советская Эстония»), базирующейся в основном на архивных документах КГБ и КПСС, пишет, что когда в 1958 году в Финляндии вышла книга „Viron kohtalonvuodet” («Эстония: роковые 1939–1944») бывшего профессора английской филологии Тартуского университета Антса Ораса, за короткое время переизданная три раза, она стала причиной головной боли как КГБ, так и финских коммунистов.[83] Труд Антса Ораса рассматривал процессы оккупации Эстонии. Агент КГБ, эстонец Ниголь Андрезен (под псевдонимом Яан Реэберг) получил задание написать в Финляндии статью, опровергающую книгу. Андрезен написал Орасу открытое письмо, заранее обсуждавшееся в ЦК КП ЭССР, и отправил его в финский парламент Айно Кильпу.
18 января 1958 года открытое письмо Андрезена на финском языке было напечатано в газете „Kansan uutiset” («Народные новости») органе финских коммунистов, и спустя неделю – на страницах эстоноязычной газеты „V"alis-Eesti” («Зарубежная Эстония»). В своем открытом письме он практически не приводит ни одного аргумента против книги Ораса, а обвиняет его как творческого человека и бывшего антифашиста, который поставил свое имя на такой клеветнической и полной ошибок книге.
Политическое давление и контроль над памятью стали причиной ожесточения людей, а тем самым и упадка эмпатии – умения чутко осознавать вокруг себя факты, сфабрикованные этой контролирующей системой. Для восстановления жизни, достойной человека, мы все нуждаемся в восстановлении чувства эмпатии. В эмпатии нуждаются судья, чиновник, политик, журналист и историк.
После того, как тогдашний депутат парламента социал-демократ Тоомас Хендрик Ильвес организовал в Европарламенте показ моего документального фильма «Непрошенные воспоминания», молодой журналист Вахур Афанасьев, живущий в Брюсселе, написал в газете «Сирп»: «Депортацию и другие ужасы советской власти в начале 1990-х годов вспоминали все. Честно говоря, когда прочитал о фильме Имби Паю «Отвергнутые воспоминания», подумал, о чем там может быть еще рассказано. Еще прежде, до просмотра фильма, услышал от самого автора фильма, почему она его сделала. Порылся в своей памяти и, в самом деле, о красном терроре рассказано примерно наполовину. Есть события, цифры, дни, описания – но нерассказанной остается боль. Интимная, подавляемая людьми боль, приходящая по ночам в сновидениях».[84] На дискуссии по истории Эстонии, прошедшей после показа фильма, представитель английского парламента Кристофер Бизли (Beazley) сказал, что фильм рассказывает о великой боли, до сих пор не известной в Европе. Здесь разница между советской т.н. объективной памятью и памятью отдельной личности, испытавшей этот террор.
Об этой «советской объективной истине» пишет и писатель, бывший заключенный ГУЛАГа Яан Кросс: «Среди исследователей и заключенных я довольно много встречал таких, которые говорили: „А эта ваша Эстония, что она вообще представляла? Не что иное, как контрреволюционный заговор. Их руководителей, безусловно, при первой же возможности следовало ликвидировать. А массы, зараженные идеологией заговора, отправить в отдаленные районы Советского Союза”. Точно так, как и случилось. И все снова и снова происходит…»[85]
Имеются критические анализы базирующегося на российских источниках исторического исследования Магнуса Ильмъярва. Профессор истории Кильского университета Хайн Ребас находит, что спустя тридцать лет такую же историю можно предложить и о премьер-министре Эстонии начала 1990-х годов Марте Лааре. Можно также найти в архивах Министерства иностранных дел России и органах безопасности достаточно материалов о ведущих эстонских политиках. Зависит, с какой точки зрения будущий исследователь будет интерпретировать эти материалы. Ребас пишет: «Действительные амбиции, мнения и деятельность Константина Пятса может интересовать нас всех. Для освещения и объяснения его длинной и многогранной жизни, в том числе советской главы, следует (в дополнение к источникам, найденным Ильмъярвом) создать обширную базу источников и литературы. /---/ Без знания исторической теории и развитой методики источниковедческой
Историк Тоомас Хийо (Toomas Hiio), координатор руководимой Максом Якобсоном международной рабочей группы по исследованию преступлений против человечности, констатирует: «Доктор Ильмъярв использует произведения историков и публицистов советского периода некритично. Особенно удивительным является негативное изображение того или иного эстонского политика, основанное на работах советских историков и партийных деятелей. При серьезном исследовании обращение к источникам является вполне естественным, несмотря на то, что кто-то писал об этом и раньше. Но в любом случае следует избегать подбора фактов и аргументов из трудов, написанных в условиях идеологического контроля и цензуры. Из них мы выносим, хотим того или нет, не только отдельные факты, но и порой даже интерпретацию». Хийо пишет, что Ильмъярв использует многие следственные материалов НКВД и КГБ, возвращенные в начале 1990-х годов в Эстонию. Большая часть политической, экономической, военной и общественной элиты, начиная с июля 1940 года, была арестована. Было бы ошибкой думать, что их просто арестовали и отправили в Сибирь или расстреляли. Советская система предполагала раскрытие «вины», и, прежде всего, выяснения «соучастников». Был введен в действие Уголовный кодекс РСФСР – при этом, до его формального утверждения на территории ЭССР, – в частности пресловутая статья 58, которая позволяла любую деятельность, будь то политическая или общественная, интерпретировать как «активную борьбу против Советского Союза».[87]
Профессор истории Тартуского университета Ээро Медияйнен (Eero Medijainen) считает, что, конечно, можно согласиться с Магнусом Ильмъярвом в том, что утверждения советских историков не являются ложными, и что у Фридриха Акеля (посол Эстонии в Германии и Голландии в 1934–1936 гг.) имелись хорошие дружеские отношения с людьми, занимающимися внешней политикой Германии. Скорее всего, было бы странным, если бы не сложились такие отношения. Ведь поддержка дружеских связей – одна из первых задач дипломата. И Акель прекрасно с этим справился. Но это еще не свидетельствует о том, что один из самых опытных эстонских дипломатов стал сторонником нацистов. Так хотели и могли думать только советские историки, и Ильмъярв не сумел привести других фактов. Местами он даже лжет или ошибается. В отношении Акеля к перевороту 12 марта 1934 года, Ильмъярв отмечает, что, по мнению Акеля, с демократией (в Эстонии) следовало покончить еще раньше, и ссылается на письмо Акеля, написанное 27 марта 1934 году министру иностранных дел Сельямаа. К сожалению, такого письма нет в фонде 3828–1–2 (лист 151) Государственного архива, как отмечено в ссылках. В этом деле страниц намного меньше! Вероятно, это опечатка, как иногда случается, однако Медияйнен уверен, что этого документа, в котором Акель требует покончить с демократией, вообще не имеется.[88]
Финский профессор истории Сеппо Цеттерберг как-то в интервью газете «Постимеэс» сказал, что те, кто получают доступ в архивы России, должны обладать умением критического анализа источников и не забывать о контексте создания исследуемого документа. Нельзя забывать, что Советский Союз был обществом диктатуры. Низшие чиновники этой системы составляли рапорта для бюрократии высших чинов, которые, в свою очередь, рапортовали Сталину. И все они заботились о том, чтобы информация была по душе руководителю, иначе они подвергли бы опасности свою жизнь.[89]
* * *
В конце своей книги Мартти Туртола напоминает, что перед смертью Пятс неожиданно был привезен на родину, в психиатрическую больницу Ямеяла недалеко от Вильянди. Туртола пишет, что Пятс рассказал о своей жизни и судьбе медсестре Хильде Аудре, об этом Аудре вспоминает в своем письме, написанном 12 декабря 1988 года. Согласно этому письму президент Пятс рассказал следующее: «Сталин защищал меня, потому что мы, когда скрывались в Финляндии, обещали помогать друг другу, если кто-то из нас окажется в беде. Спасибо Сталину, что я живу». Я не знаю, напечатано ли это письмо, о котором пишет Туртола, однако фактом остается то, что Пятс находился в психбольнице и под контролем КГБ. Это письмо содержит еще один повод к осуждению президента. Напомним, как действовал высший чиновник КГБ Андрус Роолахт, распространявший т.н. советскую объективную правду о беженцах. У меня возникает вопрос: неужели каждый из нас должен проверять факты своей родословной? Маарья Талгре, шведская писательница и журналистка из эстонских беженцев, смогла это сделать в случае со своим отцом Лео Талгре. Неужели правду о Пятсе должны выяснять его внук и правнуки?